Сцена первая




Скачать 441.62 Kb.
страница 1/3
Дата 13.09.2016
Размер 441.62 Kb.
  1   2   3
Олег Михайлов
Клятвенные девы

Действующие лица
ДЯДЯ КЕКИ — 65 лет.

ТЕУТА — 60 лет.

ЭДОНА — 40 лет.

ЛИРИ — 25 лет.

РОЗАФА — 17 лет.

СТАРУХА — больше 80 лет.


СЦЕНА ПЕРВАЯ

Действие происходит в наши дни на окраине Тираны — столицы Албании.

Это не та — открыточная — Тирана с панорамой снежных шапок в горах, которую можно увидеть в ясный мартовский день с высоты Sky Tower. И даже не та Тирана, куда редко ступает нога туриста, с непроходимой грязью петляющих улочек и удивительной для глаза европейцев убогостью жилищ.

Это другая Тирана, существующая исключительно в фантазии автора пьесы. Хотя некоторые особенности быта и обычаев албанцев (сами они называют свою страну Шкиперией) все-таки реальны. Тем не менее, действие в пьесе происходит в вымышленной Тиране, где в большом и старом одноэтажном доме на безымянной улице (в реальной албанской столице с указателями тоже не заморачиваются) живет дядя Кеки Ракипи и его семья. К дому примыкают магазинчик (единственный источник достатка семьи) и запущенный сад, спускающийся к речке Лана, больше похожей на грязную канаву).

Сегодня — 14 марта, в День прихода лета — в доме дяди Кеки играют свадьбу. Впрочем, на саму свадьбу мы с вами немного опоздали: уже поздний вечер и гости почти разошлись. Их голоса еще слышны из сада, где были накрыты столы, а здесь — в глубине дома — тихо и сумрачно. Скоро вы поймете, что в доме дяди Кеки тихо и сумрачно всегда, в любое время года, но это будет потом. А сейчас давайте знакомиться с героями пьесы.

Вот перед нами сам дядя Кеки. Он кажется очень старым, почти древним, хотя не так давно ему исполнилось всего шестьдесят пять лет. По случаю свадьбы на дяде Кеки шаровары, расшитая рубаха и жилет. На голове у Кеки шляпа, которую он почти никогда не снимает. Кеки сидит в кресле, подтянув штанины и опустив ноги в таз, куда из кувшина наливает воду пожилая женщина. Это Теута, младшая сестра дяди Кеки. Отставив кувшин, она моет ему ноги. Это нормально, это в традициях Албании, когда женщины моют ноги главе семьи — отцу, мужу или старшему брату. Когда Теута закончит мыть своему брату ноги, она вытрет их большим ветхим полотенцем, и дядя Кеки сможет, наконец, переобуться в мягкие домашние туфли с загнутыми носами. А праздничные сапоги, в которых он промучился в течение долгих часов этого праздничного дня, будут спрятаны в сундук до нового торжественного случая. Только случай этот никогда уже не наступит. Это последний год жизни дяди Кеки. Свою жизнь он закончит в тюрьме, не успев дожить до зимних холодов. Только дядя Кеки об этом, разумеется, не знает. Если говорить совсем уж начистоту, то дядя Кеки никакой не «дядя». В том смысле, что он тоже женщина, как и все остальные герои пьесы. И играть эту роль тоже должна женщина.

Таких как Кеки в Албании называют «бурнешами». Кто такие «бурнеши» мы с вами обязательно узнаем. А сейчас давайте послушаем, о чем говорят Кеки и Теута.
ТЕУТА. Устал?

КЕКИ. Сама-то как думаешь? Сапоги эти проклятые… Убери их, даже глядеть на них больно.

ТЕУТА. А я тебе говорила, бери на размер больше.

КЕКИ. Что ты мне говорила? Когда? Сама же потащила меня в лавку Али, пойдем да пойдем, как будто христиан во всей Тиране не сыскать и сапог они делать не умеют. Приспичило тебе жопой повертеть. А он и рад.

ТЕУТА. Да не было такого.

КЕКИ. Было. Не перечь! Я точно помню. «Ах, уж он такой мастер, такой мастер!», — жужжала ты. Все уши мне прожужжала своим Али. А он мастер, да. Салить глаза на ваши жопы он мастер.

ТЕУТА. Опомнись, Кеки, что ты говоришь! Сапожник Али уже восемь лет как в могиле.

КЕКИ. Он-то, может, и в могиле, упокой господи его душу. А сапоги его мстят мне до сих пор. Двадцать лет с ними мучаюсь. Спрячь их, убери с глаз моих.


Теута с трудом встает на ноги, берет сапоги, идет к одному из сундуков. Останавливается.
ТЕУТА. Ключ мне дай.

КЕКИ. Ключ. Ключ ей. Палкой по спине тебе за эти сапоги, а не ключ. Оставь, сам потом уберу.


Теута кладет сапоги на сундук.
КЕКИ. Плесни еще ракии.
Теута молчит, не двигается с места.
КЕКИ. Оглохла? Может, мне палку взять? Сейчас точно возьму палку, Теута! Не посмотрю, что ты сестра мне! (Тянется к трости, висящей на спинке кресла.)
Теута идет к столику, на котором стоит поднос с бутылкой ракии и одним единственным стаканом. Наливает. Подает Кеки.
КЕКИ (выпив). Еще.

ТЕУТА. Может, хватит? Голова болеть будет.

КЕКИ. Поговори тут. Что ты знаешь о моей голове?
Теута наливает ему еще, подает. Молча смотрит, как он пьет ракию.
КЕКИ (возвращая ей стакан.) Вот теперь — хватит. Можешь и себе налить. Потом.

ТЕУТА. Я так мечтала об этой свадьбе.

КЕКИ. Заплачь еще, дура. Мало мне, что Эдона с утра до ночи слезы льет, будто я нашего Сали на бойню отправляю.

ТЕУТА. Сына женит – имеет право.

КЕКИ. Нету у вас прав в этом доме. Всё никак не запомните, да?

ТЕУТА. Не злись, Кеки, праздник-то какой! И ты был такой красивый на месте жениха.

КЕКИ. Не болтай. Вот не болтай, не жужжи, столько раз тебе говорить. И без того стыдно людям в глаза смотреть: жениха родне предъявить не могли, заочно поженили, по доверенности.

ТЕУТА. Так ведь на свадебном пиру жениху не место. Или они обычаев не знают?

КЕКИ. Да при чем тут застолье? Мы его вообще им не показали. Вообще! Чувствуешь разницу?!
Молчание.
КЕКИ. Ты всё ему объяснила?

ТЕУТА. Как смогла. Сказала: когда делаешь ребенка, стисни зубы, и получится мальчик. Так мой Далмат говорил.

КЕКИ. Да никому не интересно, что говорил твой муж. Главное, чтобы наш малыш Сали понял, что от него требуется.

ТЕУТА. Ну, не такой уж он и малыш. С журналами-то похабными разобрался. Захожу к нему, а он странички оттуда повыдирал да по стенкам развесил. Я и не поняла сперва, чем он их приклеил. А он достал свою штуку и показывает мне…

КЕКИ. Слышать не хочу! Мерзость. Пусть Эдона её приготовит.

ТЕУТА. Сегодня?

КЕКИ. А когда? Через год?

ТЕУТА. Я своему Далмату три дня и три ночи отказывала. Такая традиция. От злых духов.

КЕКИ. И что? Помогло тебе? В зеркало глянь, сама как злой дух. И пахнешь так же.

ТЕУТА. Ох, Кеки!

КЕКИ. Ну что? Что? Какие три дня? Зачем? Легла, ноги раздвинула — всего и делов. Да ей, поди, не привыкать.

ТЕУТА. Зачем такое про девушку говоришь?

КЕКИ. Я говорю, что нечего тянуть. Вот что я говорю. А еще говорю, что чем раньше Сали её обрюхатит, тем лучше. Нам нужен мальчик. Но пусть Эдона сперва сюда её приведет. Надо проверить, какая она девушка.

ТЕУТА. Не мужское это дело. Мы уж сами.

КЕКИ. Знаю я вас. Баба бабу всегда покрывает. У вас сердца из воска. Не зря отец невесты жениху на свадьбе пулю дарит. (Достает из кармана жилета пулю.) Вот она — пуля. Безим наши обычаи знает. Потому и подарил.

ТЕУТА. Так ведь и ты не жених, и он — не отец.

КЕКИ. Он дядя. Родная кровь. И он глава семьи.

ТЕУТА. А кто у нее отец?

КЕКИ. Все из головы растрясла, да? Никогда меня не слушаешь.

ТЕУТА. Прости, Кеки. Вы так быстро с ним сговорились. Раньше свадьбу неделю играли, а теперь все в спешке, все на бегу… Ни тебе Дня помола зерна, ни Дня заготовки дров. Даже скот не резали.

КЕКИ. Какое зерно? Какие дрова? Никто кроме тебя этих порядков и не помнит.

ТЕУТА. Но Безим твой про пулю же вспомнил.

КЕКИ. Это другое. Тут мужские дела.

ТЕУТА. Вот и я никого из новой родни толком не запомнила.

КЕКИ. А тебе и не нужно. Никого из них в дом не пущу, пока мальчик не родится.

ТЕУТА. Разговоры пойдут. Сам же сказал, что косо смотрели, что жениха не показали. А теперь еще и невесту спрячем. Не дай бог шум поднимется.

КЕКИ. Не поднимется. Я Безиму все объяснил, он знает нашу ситуацию. Свадьбу по доверенности он сам и предложил. Так что будет молчать. И остальных успокоит. Он деревенский, у них кулаки крепкие. А брат его в свое время в город подался. Выучился, профессором стал, на родню деревенскую как на грязь смотрел. А как преставился — так и похоронить оказалось некому. Жена-то давно померла, еще родами. Хорошо Безим сразу приехал, по обычаям все устроил, как встарь заведено. Племянницу-сиротку пригрел…

ТЕУТА. Наследство брата он пригрел, а не племянницу. Ее-то он нам сбагрил, как худую посуду.

КЕКИ. Много ты понимаешь! Сказано в Кануне: «Женщина не наследует ни от родителей, ни от мужа».

ТЕУТА. Да я и не спорю.

КЕКИ. Нет, ты именно споришь! Только Канун, данный нам Лека Дукагьини, наш единственный закон, а не всякие там Конституции, тьфу на них. И пока вы в моем доме, будете жить по Кануну.

ТЕУТА (тихо). Разве это жизнь.

КЕКИ (не слыша её). Безим тоже чтит Канун. Старого уклада человек. Мы с ним на стройке познакомились, в общежитии койки наши рядом стояли. Вот времена были! На меня никто косо посмотреть не смел, не то что пальцем тронуть!

ТЕУТА. Да, при Энвере порядок был.

ДЯДЯ КЕКИ. Не смей! Не смей так говорить! Еще раз произнесешь это имя – прибью тебя палкой!

ТЕУТА. Молчу, братик, молчу! Не сердись на меня. Дай ноги тебе вытру.


Кеки успокаивает, позволяет Теуте вытереть себе ноги и обуть себя в мягкие домашние туфли с загнутыми носами. Но вставать из кресла не спешит.
КЕКИ. И вот приехал Безим в город, посмотрел, как люди живут, да и говорит мне: «Последние времена настали, Кеки! Женщины пошли на работу, обрезали юбки, оголили животы, носят кольца в пупке. И теперь их американцы...» (Делает характерный жест.)

ТЕУТА. А чего сразу американцы?

КЕКИ. Они во всем виноваты. От них все зло. Ну и от сербов, конечно.

ТЕУТА. Да ладно! Я вот столько лет живу — ни одного живого американца в глаза не видела.

КЕКИ. Женщина! Если ты не видела американцев, это не значит, что их в природе не существует.

ТЕУТА. А почему тогда как что американское купишь, то все оно сделано в Китае?

КЕКИ. Ты вот к чему спрашиваешь? Позлить меня захотелось?!

ТЕУТА. Я говорю, когда подарки молодым будем открывать?

КЕКИ. Тебе-то что за печаль? Сама сказала: подарки — молодым. Ты молодая? Нет. Ты старая. Вот и ступай. Подарки ей. Наш главный подарок — это мальчик. Наследник. Других подарков мне не надо. Давай уже, иди, поторопи Эдону, пусть ведет девчонку. И маковым отваром ее напоите. А то еще сопротивляться будет, кричать. Нам это ни к чему.

ТЕУТА. Опомнись, Кеки, маковый отвар младенцам дают, а она кобыла здоровая. Я ее своими таблетками накормила, которые для сна. Так что она уже ничего не соображает.

КЕКИ. Как и ты. Тебе то подарки открывать, то американцев не существует.

ГОЛОС. А подарки-то будем открывать?

КЕКИ. Вот! Еще одна! Полюбуйтесь! (Теуте.) Твое воспитание!
В комнату въезжает инвалидная коляска, на которой сидит девушка. Это Лири — дочь Теуты, племянница Кеки. На коленях у Лири лежит свернутый свадебный наряд невесты и красиво вышитый мешочек.
КЕКИ. Чего ты здесь потеряла? Нечего тебе делать на мужской половине.

ЛИРИ. А чего я на женской не видела?

КЕКИ. Дерзкая ты стала, Лири. Давно не пороли.

ЛИРИ. Так ведь меня пори – не пори, я все равно ниже спины ничего не чувствую.

Короче, докладываю: Эдона ее переодела. Я платье вам привезла. (Берет в руки увесистый мешочек.) И золото, которое на ней было.
Кеки бодро вскакивает с кресла и идет к Лири. Жадно хватает мешочек, встряхивает.
КЕКИ. Это все? Больше при ней ничего не было?

ТЕУТА. Нет, Кеки, я проверяла. Только одежда и украшения. Всю косметику я сразу выбросила. А больше ничего.

КЕКИ. Хорошо. Не хватало нам в доме мобильных телефонов всяких. Или еще чего похуже.

ЛИРИ. Куда уж хуже.

КЕКИ. Опять она дерзит. Отвечай лучше, ничего по дороге не умыкнула?

ЛИРИ. Да вот еще!

КЕКИ. Я ведь проверю. Мне ее дядя список дал. Всех украшений.

ЛИРИ. Делать больше нечего.

ТЕУТА. Лири, не груби дяде.

КЕКИ (Теуте). Ты здесь еще? Мы так до утра не закончим.

ТЕУТА. Иду, Кеки. Сейчас мы ее приведем. (Берет таз с водой, идет к выходу.)

ЛИРИ. Так вы чего, первую брачную ночь с ними проведете?

КЕКИ. Тебя забыли спросить.

ЛИРИ. Не, ну серьезно? Прямо туда пойдете?

ТЕУТА. Сали большой мальчик, сам справится.

КЕКИ (Теуте). Ты уйдешь, наконец?!


Кеки достает из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги. Разворачивает, пытается прочесть то, что там написано. Кладет бумагу на стол. Раздраженно проверяет карманы, ищет очки.
ЛИРИ. Четырнадцатое марта.

КЕКИ. А?


ЛИРИ. День прихода лета.

КЕКИ. Что говоришь?

ЛИРИ. Еще одно лето… Еще одно…

КЕКИ. Ты пострадать, поплакать сюда явилась? В своей комнате места мало?

ЛИРИ. А что, глаза мозолю?

КЕКИ. Оставайся, только сиди тихо.

ЛИРИ (тихо смеется). Ты мне так в детстве говорил, когда мужчины приходили. Я сидела и слушала ваши разговоры.

КЕКИ. И пепельницы приносила. «Макайте», говорила. «Макайте»… (Пауза.) Курить не бросила? Смотри, мать узнает…

ЛИРИ. И чего она мне сделает? На улицу погулять не пустит?

КЕКИ. Очки не могу найти. Наверное, в лавке оставил.

ЛИРИ. Поискать?

КЕКИ. Не надо. Ты ведь не для того сюда пришла, чтобы уходить.

ЛИРИ. Читаешь мысли.

КЕКИ. Да какое там! Я буквы без очков прочитать не могу, не то что мысли.

ЛИРИ. Вы и правда собираетесь это сделать?

КЕКИ. Не она первая, не она последняя. Ты мать свою спроси, как ее замуж выдавали. Она отца твоего всю жизнь ненавидела. И сейчас ненавидит, хотя он двадцать пять лет уже в могиле. Зато на людях через слово Далмата своего поминает. (Передразнивает Теуту.) «Ах, Далмат мой! Ах, муж! Не муж, а золото!» А он бил ее смертным боем и голой в сад выгонял. Все соседи знали. А мы тихо все сделаем. Эдона проследит, чтобы Сали с ней дурного не сотворил.


Слушая Кеки, Лири разворачивает свадебный наряд, лежащий у нее на коленях. Прикладывает платье к своему телу, как бы примеряет.
ЛИРИ. Идет оно мне?
Кеки смотрит на Лири, ничего не отвечает.
ЛИРИ. В зеркало бы посмотреть. (Кеки.) А ты не хочешь примерить?
БОЛЬШАЯ ПАУЗА.
ЛИРИ. Прости, прости меня… дядя! Дура я, злая дура! Прости! Пожалуйста, не сердись на меня!

КЕКИ. Я не сержусь, девочка… Схожу за очками. (Идет к выходу.)


Входит Теута.
ТЕУТА (увидев Лири с платьем в руках). Ты чего это придумала?! Чужое платье не примеряют! Плохая примета!

ЛИРИ. Это если замуж выходить. А мне это не светит.

ТЕУТА. Кеки, ты куда?

КЕКИ. За очками. В лавке оставил.

ТЕУТА. Возьми мои. (Достает очки.)

КЕКИ. Я в твоих не вижу ничего.

ТЕУТА. Лавку придется с сигнализации снимать. Звонить, людей беспокоить в праздник. Да они уж там, поди, все пьяные.

КЕКИ. Праздник у них… А мне что теперь, слепым сидеть?

ТЕУТА. Чего тебе надо прочитать? Давай я прочитаю.

КЕКИ. Да отстаньте вы все от меня!


Теута отходит в сторону, ворчит.
ТЕУТА. И слова ему не скажи.

КЕКИ. Где Эдона?!

ТЕУТА. Волосы ей сушит, сейчас приведет. Столько лака в прическу налили, волосы мыть пришлось. Может, все-таки подарки посмотрим?

КЕКИ. Делайте что хотите. Хоть «Наполони» здесь танцуйте. Только отстаньте от меня.


Теута подходит к сундуку, на котором сложены подарки. Берет одну из коробок, упакованных в оберточную бумагу, трясет ее. Посмотрев на Кеки, который раздраженно ходит по комнате, кладет подарок обратно.
ЛИРИ (внезапно). А если она не девственница?
Кеки останавливается. Молчит.
ТЕУТА. Не болтай, дура. Она из хорошей семьи, профессорская дочка.

ЛИРИ. Тем более. Застрелишь ее, дядя Кеки?

ТЕУТА. Я сама тебя когда-нибудь застрелю. И в саду под грушей закопаю. Скажу, что не было у меня дочери.
Кеки быстро идет к столу, берет лист бумаги, отдает Теуте.
КЕКИ. Читай.
Пока Теута достает очки, которые уже успела положить обратно, Кеки высыпает содержимое мешочка с украшениями на стол.
ТЕУТА (тихо). Если что, можно петуха заколоть и его кровью простыню…

КЕКИ. Читай!

ТЕУТА. Читаю, Кеки, читаю… (Надевает очки.)

КЕКИ. Никому ваша простыня не понадобится. Безим квартиру брата уже продал, завтра возвращается к себе в деревню. Все, вопрос закрыт. (Теуте.) Ну? Долго мне ждать?

ТЕУТА (читает). «Цепочка золотая с красным камушком на висюльке». Это чего? Рубин?

КЕКИ (роется в украшениях). Погоди… Да, вот он. Рубин, вроде. (Откладывает украшение в сторону.) Дальше.

ЛИРИ. Вы что, всерьез собрались золото пересчитывать?

КЕКИ. Рот закрой.

ТЕУТА (читает). «Цепочка золотая, толстая». Есть?

КЕКИ (извлекает из кучи цепочку). Это толстая?

ТЕУТА. Кому как.

КЕКИ. Толще здесь нет.

ТЕУТА. Значит, она. (Читает.) «Штучка в волосы. Белая с синими камнями». Сразу видно — мужик писал. Гребень, что ли?

КЕКИ. Эгрет.

ТЕУТА. А?

КЕКИ. Называется эгрет. Вот он. (Показывает украшение.)

ТЕУТА. Красиво. Серебро?

КЕКИ. Безим сказал, что белое золото. Надо проверить. Отнесу ювелиру потом.


В комнату входит женщина средних лет с усталым и застывшим как маска лицом. Это Эдона. Она ведет, цепко придерживая за плечи, юную девушку, одетую в ночную сорочку.

Увлеченные драгоценностями, Кеки и Теута их не замечают. Зато вошедших видит Лири. Видит, но не говорит ни слова. Лишь отъезжает на своей коляске, освобождая дорогу. Эдона тоже молчит. Она вообще всегда молчит. Молчит и Розафа, но это объясняется тем, что девушка находится под действием седативных препаратов.
ТЕУТА (читает список). «Золотое обручальное кольцо». Это понятно.
Теута выхватывает кольцо из общей кучи.
ТЕУТА. Совсем тоненькое.

КЕКИ. А тебе какое надо? Чего ты опять начинаешь?..

ТЕУТА. Что ты, Кеки! Ничего мне не надо! Ты потом спрячь все это, в сейф запри.

КЕКИ. Без бабских советов как-нибудь разберусь.


Лири внезапно фыркает от смеха. Кеки и Теута оглядываются на нее, видят вошедших Эдону и Розафу. Теута вскакивает, суетится.
ТЕУТА. А вот и Розафа. Вот и красавица наша. Ай, какая красавица!

РОЗАФА. Где?..

ТЕУТА. Что, моя милая?

РОЗАФА. Дядя…

ТЕУТА. Твой дядя уехал. К себе, в деревню. Теперь ты живешь у нас.

РОЗАФА. Я хочу уйти…

ТЕУТА. Сейчас пойдешь, ляжешь… Все будет хорошо, мой птенчик.

РОЗАФА. Отпустите меня…

КЕКИ. Ты чем ее накормила? Поганками, что ли?

ТЕУТА. Говорю же, таблетки свои дала. (Розафе.) Как ты себя чувствуешь, куколка? Не тошнит?

КЕКИ. Меньше разговоров. (Снимает с пояса ключ, протягивает Теуте.) Отведите ее. Пора.

ТЕУТА (беря ключ). Ну, пора так пора.


Теута выходит первой. За ней Эдона, не выпускающая Розафу из цепких рук.

Молчание.
КЕКИ. «Муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела».

ЛИРИ. Это ты о Сали?

КЕКИ. Это я вообще. О том, как все устроено.

ЛИРИ. Ясно.

КЕКИ. Ничего тебе не ясно. И мне тоже ничего не ясно.
Вбегает Теута.
КЕКИ. Ты чего?

ТЕУТА. Не тот ключ, Кеки. Ты мне от сейфа дал.



Кеки хватается за пояс, на котором висит еще один ключ. Снимает. Они с Теутой меняются ключами.
КЕКИ. Да что такое, опять перепутал. Напомни мне потом поменять замок в комнате Сали. А то так и будем…

ТЕУТА (на ходу). Напомню, напомню, если сама не забуду. (Уходит.)


Тишина. Тягостное и мучительное молчание Кеки и Лири продолжается до тех пор, пока в комнату не возвращается Теута.
КЕКИ. А где Эдона?

ТЕУТА. Там, под дверью осталась. Я ей ключ оставила. На всякий случай.

КЕКИ. Ну и дура, что оставила. Мало ли что Эдоне в голову взбредет.

ТЕУТА. Перестань. Она же мать.

КЕКИ. Родина ждет героев, а бабы рожают дураков. Вот это про нее и про нашего Сали.
Кеки подходит к столу, садится, протягивает Теуте листок со списком украшений.
КЕКИ. Давай, на чем мы там остановились?
Теута нехотя подходит к Кеки, берет список. Садится рядом.
ТЕУТА (прислушиваясь к тишине в глубине дома). На обручальном кольце мы остановились. (Читает.) «Серьги в форме бабочек. С жемчужинами».

КЕКИ. Есть. Есть серьги. Золотые.


В этот момент вдалеке раздается приглушенный женский крик. Женщина кричит и кричит…
КЕКИ (требовательно). Читай дальше! Ну?!
Крики продолжаются.
ТЕУТА (читает громче, чтобы заглушить крики). «Браслет — змея с изумрудными глазками».

КЕКИ. Вот он браслетик. А какие глазки!


Лири подъезжает ближе к Кеки и Теуте.
ЛИРИ. Вы что, не слышите? Оглохли? Прекратите это!

ТЕУТА. Может и правда… пойти… посмотреть?..

КЕКИ. Сиди. Теперь уж поздно.

ЛИРИ. Почему она кричит? Почему она так страшно кричит? Это так больно?

ТЕУТА. Да ничего не больно. Вначале неприятно бывает. Особенно с непривычки. А потом — ничего. Даже и не замечаешь. Помню, мой Далмат на мне трудится, радеет, а я в это время…
Внезапно Кеки сильно бьет Теуту по лицу. Она вскрикивает от боли, хватается за щеку. Молчит. Молчит и Кеки. Молчит, обхватив голову руками, Лири.

И только Розафа продолжает кричать.

Темнота.
СЦЕНА ВТОРАЯ

Лавка дяди Кеки. Это небольшой магазинчик из числа тех, что торгуют всем и сразу.

В основном, конечно, товарами длительного хранения: бакалея, консервы, пиво и многое другое.

На кассе — рабочем месте Лири — плакаты с изображением Матери Терезы, полка с сувенирными пепельницами в форме бункеров (их в немыслимом количестве понастроил по всей Албании Энвер Ходжа), стойка с открытками и лоток с сигаретами.

Дверь на улицу открыта. У входа в лавку, на пластиковом стуле, дядя Кеки и проводит большую часть дня, общается с соседями и просто прохожими, приглашая их в магазин. На улице он пьет чай и курит, не заходя в лавку без особой нужды. Для «особых нужд» в магазине есть туалет, дверь в который спрятана за стеллажами с товаром. Кроме того, из лавки можно попасть прямо в дом, что очень удобно. Особенно для Лири с ее коляской. Лири сидит за кассой, листает какой-то журнал, жует жевательную резинку, надувая и лопая пузыри.

С улицы в лавку входит дядя Кеки, ведя под руки древнюю старуху.
КЕКИ. Проходите, уважаемая. Осторожно, тут ступенька… Давно у нас не бывали.

СТАРУХА. Давно, Кеки, давно.

КЕКИ. Это Лири, племянница моя. Помните ее? Дочка Теуты.

ЛИРИ. Здравствуйте, бабушка!

КЕКИ. Проходите, выбирайте. Лири вам поможет.

СТАРУХА. Спасибо, Кеки. Дай бог тебе здоровья. Ступай, сама справлюсь. Я старая, но ум еще при мне. Не забыла, как покупки делать. (Уходит вглубь лавки.)

КЕКИ (Лири). Денег с нее не бери.

ЛИРИ. С чего вдруг?

КЕКИ. А приданое ребенку кто шить будет? Ты, что ли, своими кривыми руками?

ЛИРИ. Со свадьбы две недели прошло, а вы уже суетитесь. Давайте еще имя начнем ребенку придумывать.

КЕКИ. Имя давно придумано.

ЛИРИ. Делать больше нечего.

КЕКИ. Поговори мне.

ЛИРИ. И руки у меня не кривые.

КЕКИ. Да я тебе саван свой погребальный шить не доверю. (Идет к выходу.)

ЛИРИ. Не больно-то и хотелось.


Кеки выходит из лавки. Возвращается старуха, в руках у нее несколько пакетов в ярких упаковках — в основном это печенье и конфеты. Старуха кладет покупки на стойку, за которой сидит Лири.
  1   2   3


База данных защищена авторским правом ©infoeto.ru 2022
обратиться к администрации
Как написать курсовую работу | Как написать хороший реферат
    Главная страница