|
Гештальт подчеркивает целостность хранимого образа, его несводимость к сумме признаков (мы не можем сказать, что рыба — это чешуя + плавники + жабры + уха + скользкая + в воде и т.д.). Обратим внимание на то, что в профессиональном общении (и в художественном тексте) нужно выразить гештальт через признаки, т.е. некто должен сделать свой гештальт достоянием другого человека. Это могут делать, как справедливо отмечает Р.М.Фрумкина (2001, с.97) только эксперты (профаны не могут "схватить" объект в максимальной полноте свойств и их связей, профессионалы могут это делать, эксперты из числа профессионалов способны объяснить, чем именно данный объект отличается от прочих объектов того же ряда). Заметим, впрочем, что при определенной экспертизе вербализация признаков запрещена: например, эксперт выносит свое заключение о том, что банкнота является фальшивой, но не имеет права мотивировать свои выводы. Фрейм акцентирует подход к изучению хранимой в памяти информации, выделяет части, т.е. структурирует информацию, конкретизируя ее по мере разворачивания фрейма, это гештальт в его динамике, строении и связи с другими гештальтами. Концепт — это хранящаяся в индивидуальной либо коллективной памяти значимая информация, обладающая определенной ценностью, это переживаемая информация. Иначе говоря, с позиций психологии наиболее адекватным понятием для обозначения ментальных репрезентаций оказывается гештальт, с позиций когнитивной науки, занимающейся анализом типовых ситуаций, которые повторяются в ежедневном поведении людей и закрепляются в памяти как обобщенные представления с определенными ожиданиями и реакциями, таким понятием является фрейм, с позиций культурологии и лингвокультурологии, где на первый план выходит значимость явления для культуры, его ценность, таким понятием становится концепт. В этом ряду есть место и понятию "понятие", которое влечет за собой систему логических терминов, таких как суждение и умозаключение; в этом смысле термин "понятие" представляет собой сгусток рациональной части концепта, т.е. то содержание, которое включает только существенные характеристики объекта и рационально мыслится, а не переживается. Разумеется, наше понимание приведенных выше терминов не является единственно возможным, но, на наш взгляд, при таком подходе мы можем внести смысловые дистинкции в обсуждаемые понятия, т.е. избежать нежелательного удвоения терминов, с одной стороны, и подчеркнуть ценностные характеристики того или иного культурного концепта, с другой.
Заслуживает внимания противопоставление терминов "концепт" и "стереотип" в книге В.В.Красных (1998, с.133): 1) концепт включает языковые знания (например, сочетаемость слова), стереотип – это образ-представление в его вербальной оболочке, 2) концепт – это понятие более абстрактного уровня, позволяющее выводить архетипы, стереотип же более конкретен, 3) концепт является феноменом парадигматического плана, т.е. он соотносим с системой ментальных образований, а стереотип функционален, он проявляется в коммуникативном поведении как таковом, 4) концепт хранится в форме гештальтов и пропозиций, а стереотип – в форме фрейм-структур. Имеются в виду, как мне представляется, жесткость стереотипа (пчела – труженица) и известная открытость концепта (Сравним: "Есть три типа исследователей – "муравьи", которые собирают факты, "пауки", которые ткут из себя теории, и "пчелы", которые могут сочетать и то, и другое" и "Не надо ни меда твоего, ни жала"). Концепт принципиально многомерен, в этом состоит его привлекательность для изучения, и в этом же заключается множество трудностей, связанных с его моделированием и описанием.
Уточним важнейшие измерения концепта — образное, понятийное и ценностное. Образная сторона концепта — это зрительные, слуховые, тактильные, вкусовые, воспринимаемые обонянием характеристики предметов, явлений, событий, отраженных в нашей памяти, это релевантные признаки практического знания. Понятийная сторона концепта — это языковая фиксация концепта, его обозначение, описание, признаковая структура, дефиниция, сопоставительные характеристики данного концепта по отношению к тому или иному ряду концептов, которые никогда не существуют изолированно, их важнейшее качество — голографическая многомерная встроенность в систему нашего опыта. Ценностная сторона концепта — важность этого психического образования как для индивидуума, так и для коллектива. Ценностная сторона концепта является определяющей для того, чтобы концепт можно было выделить. Совокупность концептов, рассматриваемых в аспекте ценностей, образует ценностную картину мира. В этом сложном ментальном образовании выделяются наиболее существенные для данной культуры смыслы, ценностные доминанты, совокупность которых и образует определенный тип культуры, поддерживаемый и сохраняемый в языке (Карасик, 1996, с.5).
З.Д.Попова и И.А.Стернин развивают когнитивный подход к пониманию концепта, определяя концепт как «глобальную мыслительную единицу, представляющую собой квант структурированного знания» (Попова, Стернин, 2000, с.4). Концепты формируются, по мнению цитируемых ученых, из непосредственного чувственного опыта, из предметной деятельности человека, из мыслительных операций человека с другими концептами, существующими в его памяти, из языкового общения, например, в форме разъяснения, из самостоятельного усвоения значения языковых единиц. Этот тезис показывает важность эмпирического усвоения знания, интериоризации знания: от предметного чувственного – к абстрактному мыслительному образу. Цитируемые лингвисты справедливо считают, что язык является лишь одним из способов формирования концептов в сознании человека. Добавим – и лишь одним из способов апелляции к сложившемуся концепту (например, мелодия песни “Yesterday” вызовет самые разные ассоциации у различных людей, но вряд ли типичной реакцией будет словесная рубрикация этой мелодии с указанием автора и жанровой энциклопедической словесной справки). Важным моментом в рассматриваемом понимании концепта является также тезис о том, что «никакой концепт не выражается в речи полностью», так как: 1) концепт – это результат индивидуального познания (в этом авторы, как можно видеть, солидарны с Д.С.Лихачевым), а индивидуальное требует комплексных средств для своего выражения; 2) концепт не имеет жесткой структуры, он объемен, и поэтому целиком его выразить невозможно; 3) невозможно зафиксировать все языковые средства выражения концепта (Там же, с.11). В рассматриваемой работе определены ключевые понятия когнитивного моделирования концептов: 1) национальная концептосфера – совокупность категоризованных, обработанных, стандартизованных концептов в сознании народа (менее стандартизованы концептосферы различных социальных групп, а концептосферы индивидуального сознания вовсе не поддаются стандартизации); 2) семантическое пространство языка – часть национальной концептосферы, обозначенная языковыми средствами, названная в языке и представленная семемами и семами (т.е. значениями и компонентами значений); 3) актуализация концепта – включение концепта в мыслительную деятельность; 4) репрезентация концепта – выражение концептов в языке и различных текстовых формах (Попова, Стернин, 2000, с.28–29). Первое понятие относится к сфере интересов когнитологии, второе – лингвистики, третье – психолингвистики, четвертое – когнитивной лингвистики. На мой взгляд, эти перегородки весьма условны, можно начать с рассмотрения общих характеристик картины мира того или иного народа и проанализировать актуализацию и репрезентацию отдельных концептов, можно описывать семантические (и отраженные в семантике слов и выражений речеповеденческие, прагматические) признаки, определяющие специфику той или иной концептосферы.
Заслуживает внимания вопрос о взаимовлиянии слов и концептов. Здесь возможна следующая сетка отношений: 1) в языке есть слово, соответствующее определенному концепту, точнее говоря, есть определенное слово как основной, хоть и не единственный, способ актуализации того или иного концепта (слово «кошка» для обозначения концепта ‘кошка’), 2) имеющееся в языке слово частично соответствует концепту, здесь нужно задуматься о типах концептов: предметные и понятийные сущности легко концептуализируются, но эмоционально-оценочные ментальные образования часто бывают настолько размытыми, что трудно установить границы соответствующих концептов (например, «то, что очень не нравится»: список репрезентаций этого концепта будет очень обширным, и выделить основной способ языковой репрезентации этого концепта не представляется возможным); 3) есть концепт, но нет однословной репрезентации этого концепта (интересен пример З.Д.Поповой и И.А.Стернина: есть молодожены и есть люди, давно живущие в браке, но нет слова «старожены»); 4) есть слово, вернее, словесная оболочка, за которой нет концепта. Г.В.Быкова (1999, с.5) вводит понятие «иллогизм» для обозначения тех концептов, у которых нет языковых репрезентаций в силу отсутствия социальной потребности обозначать соответствующие сущности: есть животноводы, оленеводы, кролиководы, но нет названий для обозначения специалистов по разведению крыс, воробьев, носорогов. Иллогизм в данном понимании слова – это не концепт, а пустая клетка, образованная строительными возможностями языкового материала. Обратим внимание, что в качестве примеров приводятся семантически и морфологически мотивированные потенциальные слова.
Оперируя различными корнями слов и аффиксами, мы можем прийти к интересным смысловым образованиям. Например, от латинского viator – «путник, тот, кто идет по дороге», можно образовать потенциальное слово reviator — «тот, кто вынужден идти по одной и той же дороге вновь и вновь», в определенных текстах такие окказиональные слова могут насыщаться весьма глубоким смыслом, но это будут индивидуальные концепты. В публицистике встречаются такие авторские образования, например, «конфатальность» — фатальная связанность нескольких различных событий или процессов, «эквифинальность» — тождественность результата при различных способах его достижения. С такими индивидуальными концептами мы сталкиваемся в поэтических и философских текстах. Терминология одного из наиболее трудных для понимания философов XX в. Мартина Хайдеггера весьма сложна именно из-за индивидуальной концептуализации тех понятий, которыми он пользуется. Так, одно из фундаментальных понятий его философской системы – Dasein – насыщено такой глубиной смысла, что обнаруживает в себе, как пишет в примечаниях к тексту переводчик его трудов А.В.Михайлов, «бездны, которые делают перевод его совершенно невозможным», это – не «наличное бытие» или «существование», а «здесь-бытие» или «вот-бытие» (Хайдеггер, 1993, с.317). Развивая суть этого концепта, вслушиваясь в языковую форму, переводчик создает оболочку средствами русского языка для концепта «со-здесь-бытие».
Индивидуальная концептуализация сущностей является одним из приемов создания юмористического эффекта. Приведем примеры из обширного словаря несуществующих понятий, расположенного на одном из интернетовских сайтов:
Narcolepulacy (nar ko lep' ul ah see) – n. The contagious action of yawning, causing everyone in sight to also yawn – заразительное действие зевания, заставляющее всех вокруг также зевать.
Sniglet (snig'lit) – n. Any word that doesn't appear in the dictionary, but should – любое слово, которого нет в словаре, но которое должно там быть.
Shirmers – n., pl. Tall young men who stand around smiling at weddings as if to suggest that they know the bride rather well – высокие молодые люди, которые стоят и улыбаются на свадьбе, как бы показывая, что они очень хорошо знакомы с невестой.
Некоторые из этих слов мотивированы корнями из греческого или латыни, некоторые представляют собой сложные и сложносокращенные образования, некоторые имеют фоносемантические ассоциации.
Культурный концепт, будучи важнейшей категорией лингвокультурологии, представляет собой неоднородное образование. Выделяются более конкретные и более абстрактные концепты, вплоть до мировоззренческих универсалий. Это противопоставление — по ценностной, ведущей стороне концепта — дает возможность рассматривать разноплановые категории, от таких концептов, как 'новые русские' (Козлова, 1999), 'деньги' (Агаркова, 2000), 'дом' (Медведева, 2001), до отношения к важнейшим категориям этики, например, 'счастье' (Воркачев, 2002) или предельным понятиям – 'бытие', 'природа', 'жизнь' и др. (Снитко, 1999). Можно противопоставлять концепты по способу их жанровой фиксации, например, концепты текстов в языковом сознании (Слышкин, 2000), законов и норм поведения. Заслуживает внимания концепт как константа идиостиля (Тильман, 1999; Борисова, 2001; Тарасова, 2001). Например, в русском коллективном сознании концепт 'душа' ассоциируется с двумя смысловыми рядами — внутренний психический мир человека и бессмертное нематериальное начало, а в индивидуальном сознании поэта Георгия Иванова эти ряды обогащаются дополнительными смыслами, напряжение возникает за счет одновременного полярного понимания души как смертной и бессмертной сущности (Тарасова, 2001). В современных исследованиях отечественных ученых концепты 'судьба' и 'душа' наиболее часто оказываются предметом изучения, и это подтверждает правоту тех лингвистов, которые признают эти концепты культурными доминантами русской ментальности.
Более детально разработана типология концептов по принятым в когнитивной науке признакам (отметим, что речь здесь идет не о культурных концептах, а о когнитивных концептах): 1) мыслительные картинки (конкретные зрительные образы — рыба "налим"); 2) схемы (менее детальные образы — "река" как голубая лента); 3) гиперонимы (очень обобщенные образы — "обувь"); 4) фреймы (совокупность хранимых в памяти ассоциаций — "базар"); 5) инсайты (знания о функциональной предназначенности предмета — "барабан"); 6) сценарии (знания о сюжетном развитии событий — "драка"); 7) калейдоскопические концепты (совокупность сценариев и фреймов, связанных с переживаниями и чувствами — "совесть") (Бабушкин, 1996, с.43–67). Н.Н.Болдырев подчеркивает, что за концептом могут стоять знания разной степени абстракции, разные форматы знания: 1) конкретно-чувственный образ (конкретный телефон); 2) представление (мыслительная картинка как обобщенный чувственный образ, например, телефон вообще); 3) схема – мыслительный образец предмета или явления, имеющий пространственно-контурный характер (геометрический аспект представления, общие контуры чего-либо – дома, человеческой фигуры, траектории движения); 4) понятие – концепт, содержащий наиболее общие, существенные признаки предмета или явления, его объективные, логически конструируемые характеристики (понятие – это концепт, лишенный второстепенных признаков, с позиций логического анализа); 5) прототип – категориальный концепт, дающий представление о типичном члене определенной категории (представление о типичном автомобиле, типичном политике и т.д., это обоснование для концептуализации, выделение типичного на основе жизненного опыта); 6) пропозициональная структура, или пропозиция – модель определенной области опыта, в которой вычленяются элементы (аргументы и связи между ними), даются их характеристики; это обобщенная логическая модель отношений, отражаемая в глубинной грамматике; 7) фрейм – объемный многокомпонентный концепт, представляющий собой «пакет» информации, знания о стереотипной ситуации, фрейм представляет собой двухуровневую структуру, состоящую из вершинных узлов, которые содержат постоянные данные для определенной ситуации, и терминальных узлов, или слотов, заполняющихся данными из конкретной ситуации, по М.Минскому (например, фрейм «театр» включает вершинные узлы «билетная касса», «сцена», «зрительный зал», «спектакль» и др., и терминальные узлы, например, «очередь в билетную кассу конкретного театра, впечатления, связанные с этим событием, в котором я принимал участие»; анализируя фреймы второго уровня (вложенные фреймы, или субфреймы), мы восстанавливаем ситуацию в целом; 8) сценарии, или скрипты – динамически представленные фреймы, разворачиваемая во времени последовательность этапов, эпизодов (например, посещение театра); 9) гештальт – «концептуальная структура, целостный образ, который совмещает в себе чувственные и рациональные компоненты в их единстве и целостности, как результат целостного, нерасчлененного восприятия ситуации, высший уровень абстракции: недискретное, неструктурированное знание» (Болдырев, 2001, с.36–38). Гештальт в таком понимании трактуется как концептуальная система, объединяющая все перечисленные типы концептов, а концепт мыслится как родовой термин по отношению ко всем остальным, выступающим в качестве его видовых уточнений. Достоинством когнитивного подхода к изучению квантов знания, фиксируемых в коллективном и индивидуальном сознании, является, как можно видеть, предельно широкий исследовательский горизонт. Разумеется, приведенные типы концептов вряд ли можно втиснуть в схемы дихотомического типа. Здесь мы сталкиваемся с сущностями, не поддающимися одномерной классификации, поскольку мир многомерен.
В исследовании Н.И. Колодиной (2002), посвященном когнитивно-герменевтическому моделированию художественного текста, выделяются своеобразные когнитивные атомы – мнемо-единицы знаний, соотносимые с семами в лингвистической семантике, и сложные когнитивные структуры – мнемо-паттерны, понимаемые как мыслительные образы, сформировавшиеся в результате категоризации представлений. Автор ведет полемику с теми учеными, которые трактуют концепты как статические образования, открытые для исследователя через значения языковых единиц, репрезентирующих данный концепт, их словарные толкования, речевые контексты. Для Н.И.Колодиной важно подчеркнуть как индивидуальность структуры знаний, так и индивидуальность механизма понимания и интерпретации. Соглашаясь с динамическим пониманием мнемо–паттерна, я бы заметил, впрочем, что статическое и динамическое в языке неразрывно связаны, статика – это попытка осмыслить динамику. Не случайно мнемо-паттерны, выделяемые при интерпретации художественного текста, концептуализируются и получают вербальное обозначение, например, "бравирование", "растерянность" и т.д. Вероятно, такой подход к моделированию ментальных образований может быть дополнительным по отношению к изучению этнокультурных и социокультурных концептов.
По способу языковой репрезентации концептов можно выделить те мыслительные образования, которые получают языковое выражение в лексической и фразеологической системах языка, а также те, которые находят грамматическое выражение. Некоторые концепты выражаются и на фонетическом уровне (применительно к эмоциональным концептам это осуществляется интонационно и звукоподражательно). Выделяются концепты, которые специфическим образом организуют грамматическую систему языка (Вежбицкая, 1996): например, агентивное или пациентивное представление ситуаций (Я должен — мне нужно).
Классификация фреймов, построенная на их вербализации, предложена С.А.Жаботинской (2000, с.11–12), выделяющей предметноцентрические, акциональные, партонимические, гипонимические и ассоциативные фреймовые структуры. Эта классификация представляет собой обобщение частеречной системы, например, первый тип фреймов соответствует экзистенциальной структуре «Нечто/некто существует», второй тип – структуре «Некто действует по отношению к предмету», третий тип – структуре обладания «Некто/нечто имеет нечто», четвертый – структуре родовидовых различий «Нечто включает нечто», пятый – структуре подобия «Нечто подобно другому». Н.Ф.Алефиренко (2000, с.34) рассматривает фразеологическое значение и выделяет два типа концептов, составляющих его суть: логические и ономатопоэтические, т.е. определяющие прямые и переносные значения слов в составе фразеологической единицы.
Концепт, будучи динамическим образованием, обладает комплексом характеристик, и различные характеристики становятся актуальными в разные периоды бытования этого концепта. Например, концепт "болезнь" в русской наивной картине мира (Песоцкая, 2001, с.224) характеризуется константными и вариативными признаками. К первым относятся характер проявления, место проявления в организме, распространенность, ожидаемость, способ передачи болезни; ко вторым — исцеляемость и "напускаемость" (в древнем сознании) и исследованность, причина, степень сложности, время, половой и возрастной статус больного (в современном сознании). С исследователем можно согласиться, отметив, что применительно к данному концепту современное наивное языковое сознание испытывает сильное влияние со стороны научной медицинской картины мира. По мнению А.Н.Усачевой (2002, с.6), концепт 'состояние здоровья' характеризуется тремя типами оценки: внутренней (ее объектом является самочувствие), нормативной (ее объектами выступают внешний вид, сила, чистота) и внешней (ее объекты – отношение к еде, спорту, вредным привычкам, врачам и лечению). Внутренняя и нормативная оценки применительно к состоянию здоровья обнаруживают малую вариативность в различных культурах и в разные эпохи, а внешняя оценка весьма вариативна (показательно повышенное внимание в современном англоязычном мире к калорийности пищи как фактору ухудшения здоровья: Lose weight now – ask me how).
В этой связи интересной представляется проблема несоответствий между наивной и научной (точнее — специальной) картинами мира применительно к различным концептуализированным областям в различных лингвокультурах. К числу таких областей относятся, например, машины, играющие особую роль в современной жизни — автомобили и компьютеры. Автомобиль сравнивается с домашним животным — верным конем, он может болеть, у него может быть покладистый или скверный характер, он "знает" хозяина. В технически развитых странах концептуализация автомобиля, его обслуживания, его дизайна и других характеристик неизбежно включает статусно-оценочную значимость этого предмета. Даже окраска легкового автомобиля приобретает автономную сферу употребления: например, оттенки "баклажан" (темно-фиолетовый), "мираж" (серебристо-голубоватый), "опал" (серо-голубой с перламутровым отливом), "альпийская белизна" (ярко-белый цвет, этим цветом окрашены обычно служебные автомобили), "приз" (светло-зеленый), "аквамарин" (цвет морской волны с перламутровым отливом), "коррида" (оранжево-красный), "мокрый асфальт" (темно-серый с перламутровым отливом). Отметим, что ранее право на отдельную сферу хроматического обозначения имели в русской лингвокультуре лошади, масти которых (гнедой, каурый, буланый, вороной конь) современный средний носитель языка сможет охарактеризовать весьма приблизительно. Автомобиль приобретает множество стилистически значимых наименований: нейтральное общее, специальное техническое с указанием серии модели, фирменное, стилистически сниженное или игровое (сравним: "шестерка", "копейка", "мерс").
Компьютеры также наделяются дополнительными характеристиками, прежде всего им приписывается одушевленность. Интересно отметить, что в русском узусе несколько лет тому назад компьютерщики мужчины чаще говорили "моя машина", а женщины — "мой компьютер", т.е. можно с определенными оговорками говорить о гендерной специфике "общения" человека с этим сложным прибором.
Важнейшей характеристикой отрефлектированного концепта является его опора на некоторое лексико-семантическое множество. И.А.Стернин при изучении концепта предлагает противопоставлять базовый слой и вторичные слои концепта, различающиеся либо не различающиеся по уровню абстракции (одноуровневые, многоуровневые и сегментные концепты) (Стернин, 2001, с.59–60). Такой подход основан на признании определенной аналогии между структурой ментальных образований и семантической системой языка.
Нельзя не согласиться с А.Вежбицкой (1996), полагающей, что такие доминанты поведения в русской культуре, как относительная неконтролируемость чувств, неконтролируемость судьбы, категоричность моральных суждений, заложены в русской грамматике и определяют мировоззрение носителей языка. Вместе с тем было бы упрощением считать, что своеобразие культуры народа сводится к нескольким концептам, даже столь многомерным и существенным, как 'судьба', 'тоска', 'воля' для русской культуры, 'Ordnung' — порядок, 'Befehl' — приказ, 'Angst' — страх для немецкой, 'Freedom' — свобода, 'Privacy' — приватность, 'Enterprise'— предприимчивость" для английской. В самом деле, концепты, названные приведенными именами, играют особую роль в представлении обобщенных типов носителей соответствующих культур со стороны иностранцев. Но, во-первых, вырванные из системного множества концепты искажаются, во-вторых, не учитываются самопредставления (например, немцы глазами русских и немцы глазами немцев), в-третьих, выбор значимых концептов для представления своеобразия культуры народа претерпит существенные изменения, если мы будем говорить не только об этнокультурных, но об этносоциокультурных концептах (важнейшие концепты в сознании английских рабочих вряд ли совпадут с доминантными концептами английских бизнесменов или студентов).
Различие между культурами состоит в значимых нюансах, выделяемых при сравнении больших концептуальных объединений (концептосфер). Множественные характеристики дадут здесь более веские основания для того, чтобы сделать выводы о специфике менталитета того или иного народа. Концепт опирается на "лингвокультурологическое поле — иерархическую систему единиц, обладающих общим значением и отражающих в себе систему соответствующих понятий культуры" (Воробьев, 1997, с.60).
Концепты связаны с конкретными ситуациями в памяти людей, и эти ситуации подводятся под сценарий, именуемый соответствующим концептом, например, 'милосердие' — "предупреждение об опасности; предоставление возможности избежать неприятности; пожертвования; помощь инвалидам; распределение инвалидных колясок; утешение потерявшегося ребенка; уход, когда присутствие причиняет страдание и мн. др." (Жданова, Ревзина, 1991, с.60, 61). Задача лингвокультурологии, как считает В.А.Маслова, заключается в том, чтобы выразить культурную значимость языковой единицы (т.е. "культурные знания") на основе соотнесения прототипной ситуации фразеологизма или другой языковой единицы с "кодами" культуры, известными носителю языка либо устанавливаемыми с помощью специального анализа (Маслова, 1997, с.10, 11). Концепт обладает определенной памятью, избирательно воплощается не только в определенных языковых единицах, но и когнитивных моделях на протяжении длительного периода развития языка (Балашова, 1998, с.197).
Таким образом, культурный концепт в языковом сознании представлен как многомерная сеть значений, которые выражаются лексическими, фразеологическими, паремиологическими единицами, прецедентными текстами, этикетными формулами, а также речеповеденческими тактиками, отражающими, по словам Е.М.Верещагина и В.Г.Костомарова (1999, с.12), повторяющиеся фрагменты социальной жизни. В этой связи заслуживает внимания понятие "лингвокультурема" — комплексная межуровневая единица, форму которой составляет единство знака и языкового значения, а содержание — единство языкового значения и культурного смысла (Воробьев, 1997, с.44, 49). Лингвисты стремятся уйти от многозначности термина "концепт", одно из значений которого и представляет собой содержательную сторону лингвокультуремы. Эльс Оксаар соотносит "культурему" как социокультурную категорию с "бихевиоремой" как коммуникативной категорией (противопоставление культуры и поведения как содержания и формы), уточняя способы выражения бихевиоремы – вербальный (слова), паравербальный (тембр, артикуляционный контроль и т.д.), невербальный (мимика, жестикуляция) и экстравербальный (характеристики времени, места, социальные индексы и др.) (Oksaar, 1988, S.28). В качестве альтернативного обозначения содержания лингвокультуремы предложен термин "логоэпистема" — "знание, несомое словом как таковым — его внутренней формой, его индивидуальной историей, его собственными связями с культурой" (Верещагин, Костомаров, 1999, с.7). Соглашаясь с тем, что концепт понимается в лингвистике, логике, психологии, культурологии не совсем одинаково, я бы не стал выводить это понятие из арсенала лингвокультурологии. Обратим внимание: ведь логоэпистема сориентирована на слово как основной носитель знания, сконцентрированного в лексическом значении и связанного со всем богатством данной культуры. Содержание концепта выражается не только словом, оценочные характеристики концепта, составляющие суть этого ментального образования при лингвокультурном сопоставлении, раскрываются в толковании, в тексте.
Представляют несомненный интерес те концепты, которые отражают специфическую логику, свойственную носителям определенной лингвокультуры. У таких концептов может не быть однословного обозначения, они представляют собой своеобразные коды — ключи к пониманию ценностей этой культуры, условий жизни людей, стереотипов их поведения. В частности, концепт-код прослеживается в этнокультурном юморе. Например:
Надпись на автозаправочной станции: "Бензина на самом деле нет".
Необходимо знать, что в период дефицита объявления о том, что чего-либо нет, часто подвергаются в нашей стране справедливому сомнению: для всех официально — нет, но для некоторых, возможно, есть. Этот концепт-код раскрывает реалии нашей жизни и вытекающую отсюда логику поведения людей. Такая надпись вызывает улыбку у носителей современной русской культуры, переживших соответствующий период дефицита товаров.
Немецкий юмор, как известно, часто строится на столкновении прямой и изощренно ошибочной логики:
Врач: Вы курите?
Пациент: Нет.
Врач: Жаль, если бы Вы курили, я бы посоветовал Вам бросить, и Вы бы почувствовали себя лучше.
Изощренная логика в данном случае сама по себе безошибочна, но абсолютно бессмысленна и поэтому является предметом шутки.
Русскому лингвокультурному сознанию присуща постоянная готовность свести ситуацию к абсурду для расшатывания, казалось бы, незыблемых норм: "Все пропьем, но флот не опозорим!". Ясно, что подразумевается пирушка моряков, состязающихся в количестве выпитого спиртного. Позор и выпивка традиционно соотносятся в иной плоскости: позор пьяницам. В приведенной шутке эта норма поведения ставится под сомнение и поэтому вызывает улыбку, — впрочем, только у носителей русской лингвокультуры. Приведем еще один пример, требующий, впрочем, определенных знаний о культуре и истории России: «И поехала она с ним в Сибирь на каторгу, и испортила ему всю каторгу». Каторга – особый вид наказания с привлечением к тяжелому физическому труду в суровых условиях – сравнивается с развлекательным мероприятием, которое можно испортить; страноведческая информация о женах декабристов, разделивших со своими мужьями тяготы и лишения заключения и ставшими образцами самоотверженной любви и верности, подвергается карнавальному переосмыслению; общий вывод этой нелепой фразы сводится к иронической жалобе женатого мужчины на его драгоценную половину, способную сделать жизнь хуже каторги. Эта тема многократно выражается в русском коллективном сознании: «Если б я был султан, был бы холостой!» — фраза из песни популярной комедии «Кавказская пленница», или известная фраза из песни В.Высоцкого: «Домой придешь – там ты сидишь».
К числу концептов-кодов относятся и символические действия, например, закрепленные в языке благопожелания, проклятия, заклинания и т.д. Известна армянская формула «цавт танэм» – «я возьму твою боль», которую произносят, желая утешить близкого человека и производя тем самым магическое действие. Его смысл ранее понимался буквально — как жертвенная молитва о том, чтобы страдание близкого человека перешло на говорящего. Наблюдения показывают, что магические формулы в трансформированном виде пронизывают ежедневный быт современного человека, своеобразно преломляясь в различных этнических и социальных группах – эта проблема, как и многие другие проблемы лингвокультурологии, еще ждет своего решения.
Детальная характеристика концепта-кода (ключевого концепта) советской культуры 'очередь' дана в работе Е.М.Верещагина (1996). Автор перечисляет коллективные и индивидуальные рече-поведенческие тактики, характеризующие очередь как культурный концепт, в виде клише: "Никого не пропускайте!", "Отпускайте по норме!", "Подходите скорее!", "Не толкайтесь!", "Мне об этом в очереди сказали" и др. Этот концепт имел четкие ценностные основания — умения выжить в условиях дефицита товаров. Отсюда множественные наименования успешного приобретения дефицитного товара (отхватить, вырвать, поймать на лету и — добавлю — достать), сверхценный статус продавца как распределителя блага, ритуализация момента покупки, четкое разделение на своих и чужих по признаку легитимности получения товара в данном месте.
Этнокультурные модели поведения выявляются в различных речевых образованиях, например, в речевых рефлексах — определенных структурах, используемых в речи не с номинативными целями, а для выполнения речеорганизующих (дискурсивных), модальных, аргументативных функций ("Кому говорят!") (Гак, 1998, с.685), дискурсных словах как отражениях этнокультурных стереотипов поведения (авось, видно, заодно) (Шмелев, 1995, с.146). Этнокультурные характеристики дискурса отчетливо прослеживаются в речеповеденческих ситуациях. "Типичной речеповеденческой ситуацией можно назвать регулярно повторяющийся "фрагмент социальной жизни": приветствие, просьбу, благодарность, призыв к откровенности, ритуал обсуждения цены при частной покупке, соболезнование, недовольство, плохое самочувствие, говорение комплиментов, демонстрацию дружелюбия (или враждебности), ухаживание, энтузиазм (или сдержанность) по поводу определенного предложения, приглашение, советование, запрещение (или разрешение) и т.д. Если придерживаться единого критерия при отграничении типичных ситуаций, то их список окажется исчислимым" (Верещагин, Костомаров, 1999, с.12). И.А.Стернин предлагает следующую модель описания коммуникативного поведения той или иной лингвокультурной общности: 1) очерк национального характера; 2) доминантные особенности общения народа; 3) вербальное коммуникативное поведение (нормы речевого этикета и такие сюжеты, как общение с незнакомыми, общение в семье, в официальном учреждении, в гостях и т.д.); 4) невербальное коммуникативное поведение; 5) нацио-нальный социальный символизм (символика одежды, цветовых оттенков, подарков, примет и др.) (Стернин, 1996, с.103). Еще раз хотелось бы подчеркнуть, что, говоря о национально-специфическом (этнокультурном) коммуникативном поведении, мы всегда имеем в виду, что этнокультурная специфика поведения неразрывно связана с социокультурной спецификой поведения. Интересным для изучения представляется вопрос о том, каким типам личности свойственно идентифицировать себя и других прежде всего по этническим признакам, каким – по социально-статусным, каким – по социально-ролевым, каким – по личностно-индивидуальным, и каково соотношение таких личностных типов в различных лингвокультурах.
|