Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь»
Выпуск 11
Содержание:
Александр Гельманов Древо прошлой жизни, часть 3
К’Джоуль Достопочтенный Виртуальная хроника чертовщины и плутовства
Алёна Дашук Один вечер из жизни вершащего судьбы
Алекс Грин Кто там воет в темноте?
Наталья Анишина Несостоявшийся эксперимент
Сергей Пальцун Пророчество метра Гомона
Станислав Бескаравайный Небытийная легенда
* * *
Александр Гельманов
Древо прошлой жизни, часть 3
НЕДОСТУПНОЕ ПРОШЛОЕ. Россия, 1914 год
Прибыв в Россию и осмотрев Петербург, семейство Мелье остановилось у старого друга Антуана - Жиля, который в это время находился в Москве по коммерческим делам. Затем родители Мари и Элен планировали ехать на Чёрное море и обосноваться на отдыхе в Крыму. Мелье узнали что 15 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии, однако, события этим не ограничились. 19 июля Германия объявила войну России, а 21-го числа - Франции. На следующий день в войну с Германией вступила Великобритания. Таким образом, три страны стали союзниками и выступили против общего врага. Поколебавшись, Антуан и Элизабет всё-таки решили поехать на юг. Но в России началась мобилизация. Поезд, в котором ехала семья Мелье, сделал остановку на какой-то небольшой станции среди берёзок средней полосы. Родители Мари и Элен вышли из поезда, наказав старшей дочери присматривать за младшей - Элен, и пообещав, что всё разузнают и скоро вернутся. В это время на перроне началось столпотворение - серая солдатская масса с провожающими. Замелькали мешки и котомки, весёлый ситец женских платков, заиграла гармошка. Вагон неожиданно дёрнуло. Кто-то сказал, проходя по коридору, что к поезду будут прицеплять пустые вагоны для солдат, едущих на фронт. Поезд перегнали на запасный путь, что-то прицепили или отцепили от него. Его вновь тряхнуло, и Мари чуть не задела свою сестру.
- Извини. Смотри, поезд тронулся. Сейчас мы вернёмся обратно на перрон, где ждут мама и папа.
- А вдруг родители потерялись? - ответила Элен.
- Не выдумывай, смотри лучше в окно.
Но поезд проследовал дальше. У родителей остались все документы и деньги. «Элен, пошли скорее к служащему, вон он в синей фуражке», - сказала Мари.
Сестры подошли к проводнику в другом конце вагона, и старшая пыталась объяснить ему, что от поезда отстали их родители. «Может быть, проводник поймёт её, несколько русских фраз она знала», - надеялась Мари.
- Спокойнее, спокойнее, мамзели. Не извольте беспокоиться. Не желаете ли чаю? Я сейчас уже буду разносить всем чай, - ответил проводник, будто не услышав того, что ему сказали.
Мари посчитала, что служащий не понял её и, отчаявшись, открыла свой ридикюль и показала, что у неё нет ни билетов, ни документов, ни денег.
Тот посерьёзнел и ответил: «Ай-ай-ай, беда, беда какая! Я всё немедля доложу начальнику поезда. А когда поезд прибудет на следующую станцию, начальник поезда доложит, куда положено. А те, кому положено, сообщат на станцию, где сидят ваши родители. Тогда на этой станции скажут полиции, и полиция найдёт ваших родителей. И уже потом родители найдут вас. Порядок есть порядок, мамзели. Идите-ка к своему месту. Может, где порядка и нет, но только не в России. Вот так! Порядок есть порядок, и я немедля обо всём доложу, кому положено. После, как разнесу чай. Не изволите ли чаю?»
Когда Мари и Элен, ничего не добившись и не поняв, вернулись на свои места, вещей не было. Пропали два больших чемодана и один поменьше. Исчез также папин саквояж. Их кто-то украл. Мари заплакала от досады и бессилия, а младшая сестра Элен пыталась её утешить. Им оставалось только ждать, но Мари чувствовала, что сейчас произошло что-то совсем плохое, и должно случится ещё более худшее.
Но поезд до следующей станции не дошёл. Он застрял где-то в поле и по неизвестным причинам простоял больше двух часов. Потом двинулся дальше. Наконец, состав замедлил ход, дёрнулся и остановился на неизвестной станции. Некоторые пассажиры стали выходить, весело смеясь, и неся полевые цветы. Девочкам стало обидно до слёз, они не знали, уходить ли им со всеми или оставаться в вагоне и ехать дальше. Но зачем? Кто их там ждёт? Про них все забыли!
Элен предложила пойти к начальнику станции, но Мари ответила шустрой сестре: «Как же мы пойдём к начальнику станции, ведь мы не знаем русского языка - одно слово только - l`eau chaude . Папа говорил, что оно на всех остановках большими буквами написано. Может быть, в России все станции так называются? Как же мы скажем, на какой станции остались наши родители?
Унесли ли провода на телеграфных столбах какую-нибудь депешу или нет? Сообщал ли вообще кто-то что-нибудь? Этого девочки не знали. И никто этого не знал, и сказать не мог.
Они вышли из вагона, держась за руки. Дальше ехать было некуда. До Москвы, где находился дядя Жиль, было далеко, а про Крым они и вовсе не думали. Никаких адресов в чужой стране они не знали.
«Вон поезд стоит, поехали назад на ту станцию искать родителей», - предложила Элен. Ничего другого не оставалось. Было уже поздно, наступала ночь. Сёстры тайком залезли в вагон и спрятались в тамбуре. Было холодно.
Но назад не получилось. Так они через несколько часов замёрзшие и голодные попали в Симбирск и оказались на вокзале, потому что это была конечная остановка. Наступило утро. Летние дни были на исходе. Мимо них строем прошли солдаты, которые громко пели незнакомую странную песню: «Наши жёны - ружья заряжёны, вот кто наши жёны». Один из них оглянулся и свистнул им вслед, засунув в рот пальцы: «Эй, мамзели, айда со мной, возьму на нижнюю полку!» За плечами их торчали винтовки с длинными штыками.
Элен дёрнула сестру за рукав: «Давай подойдём вон к той тёте в платке с корзиной и спросим, где искать маму с папой».
- Подожди здесь, я подойду сама.
Мари, ёжась от утренней прохлады, подошла к женщине и обратилась: «Bonjour, madame. Excusez-moi de vous deranger. Pourriez-vous m`aider? Je vous en pris… Est-ce que vous me comprenez?»
Эта женщина, двадцатичетырёхлетняя Прасковья Борисова вчера проводила на фронт своего мужа. Она накормила девочек и согласилась им помочь. Их поняли и без знания французского языка. Так для Мари и Элен началась их новая жизнь в чужой стране. Эта русская женщина довезла сестёр до своего пустого дома в Мелекессе, приютила их и сделала для них, что смогла.
Девочкам пришлось не сладко. Прасковья Борисова смогла выдать их за сестёр своего мужа, ушедшего воевать с немцем, и выхлопотала для них документы. Но вернуть их во Францию было невозможно, и в доме на Сударинской улице они жили пока втроём. К тому времени Элен стала бойко торговать на площади подержанными вещами, - надо было хоть как-то выжить. Мари работала в больнице и заразилась тифом, несколько дней находилась в бреду. Будучи проездом в Мелекессе в этой больнице её случайно увидел молодой купец Александр Тихонович Петров, который решил увезти её оттуда. Он забрал Мари в Симбирск, а там выходил и поставил на ноги. Позже они обвенчались. Оправившись от болезни, Мари побывала в Мелекессе, но в заколоченном доме на Сударинской улице её сестры уже не было. Произошло непредсказуемое: на пустую больничную койку Мари положили женщину того же возраста, спустя два часа скончавшуюся от чумы. Ни документов, ни родственников у неё не было. Элен, явившейся в больницу, объяснили, что тело её сестры, даже не попав в покойницкую, сразу было захоронено на местном кладбище. По иронии судьбы могила неизвестной оказалась рядом с могилой Прасковьи Борисовой. На протяжении многих лет Элен приезжала на это место. Не раз посещала его и Мари, но им не суждено было столкнуться. Это продолжалось до тех пор, пока старое кладбище не снесли и не сравняли с землёй. В 1919 году Мелекесс станет городом Симбирской губернии, и только в 1972 году его переименуют в Димитровград. А пока, стоя на перроне Симбирского вокзала, Мари и Элен ещё не знали, что судьба навсегда отлучила их от брата Жюля, родителей, бабушки Жозефины и дедушки Филиппа. Они не знали и того, что уже скоро судьба навсегда разлучит и их, а в России начнётся большая смута. Дом близ городка Шато-конти останется лишь воспоминанием, и будет сниться всю их долгую нелёгкую жизнь.
Но именно так печально, а не иначе, будет суждено продолжиться роду Мелье в этой странной большой и холодной стране - России.
* * *
На следующий день наступила суббота, а в эту субботу я работал до вечера, и поэтому во Владимир звонить не стал, - выдохся. В воскресенье пару раз набирал номер телефона, но мне не ответили. «Может быть, люди уехали?» - подумал я. Всю следующую неделю по вечерам я набирал телефонный номер, но тоже безответно. Гудки были нормальными - длинными, но к телефону никто не подходил. «А если его отключили за неуплату? Должна же быть какая-нибудь служба, которая по телефону может сообщить адрес, - пришло мне в голову. - Ага, сообщит, что это номер базы. Или военной базы. Чёрт!»
Наконец, в понедельник вечером за неделю до майских праздников, я дозвонился.
- Здрасте, мне бы Николая Сергеевича.
- Может быть, Никифора Сергеевича? - ответил невыразительный женский голос.
- Да-да, извините.
- Помер он.
- Простите. Это… давно?
- Два года уже, - послышался вздох.
- У меня к нему дело… было. А кто Вы ему?
- Дочь.
- Можно мне с Вами поговорить, только не по телефону?
- Приезжайте. Эту неделю днями я дома, - равнодушно ответила женщина.
- Меня зовут Александр. Как к Вам обращаться?
- Таисия Никифоровна.
- Спасибо, Таисия Никифоровна. Извините, я только в конце недели смогу. Скажите адрес.
Мне назвали адрес и номер автобуса, которым можно доехать до дома во Фрунзенском районе. Дом был частный, но не очень далеко от центра города и вокзала.
До конца недели отправиться в поездку я не мог из-за своих учебных дел. Вечером в четверг я наполнил свою железную походную фляжку спиртом, собрал сумку и поехал к брату, чтобы заночевать у него. Я решил выехать самым ранним поездом, чтобы иметь в запасе как можно больше времени днём. Во Владимир можно было уехать с любого вокзала на Комсомольской площади. Рано утром брат отвёз меня к Ленинградскому и Ярославскому вокзалам - от них в начале шестого утра отходили два поезда. Мы договорились с ним, что я обязательно приеду к нему на первое мая. Я быстро взял билет и зашёл в вагон.
Свою поездку перед братом пришлось замотивировать под осмотр памятников старины, чтобы он не волновался, но до архитектуры вряд ли дойдёт, - уныло подумал я. - И вообще, у нас с ним было мало времени друг для друга. В ответ на моё недовольство этим положением он посоветовал купить, наконец, сотовый телефон. А я, в свою очередь, съязвил, что подожду, пока в свободной продаже появятся видеотелефоны размером со спичечную коробку, чтобы можно было ещё и повидаться, а то и не заметим, как состаримся. Я не любил мобильники и вспоминал о них только тогда, когда нужно было срочно позвонить. Может, для кого-то они заменяют и секс, и ночное общение, как в призывной рекламе о ночных льготных звонках с тусовки на тусовку, только я по-старомодному считал, что ночью лучше спать, а не пользоваться льготным тарифом на всю катушку. А ещё по сотовому можно поиграть в бесконечную лотерею - дурилку без знания правил игры, пополняя чей-то карман. Прогресс есть прогресс, - он всегда достанет. Можно, например, записать похоронный марш вместо звонка какого-нибудь приятеля-зануды и тёщи или что похлеще. Всё это, понятно, ерунда, если бы подобные штуки постепенно к стрессу не приводили. А от стресса могут помочь только близкие, а не чужие люди, и не электронные носители знакомых голосов. Однажды, одна чувствительная дамочка от стресса прямо в центре станции метро заорала, в толпе соотечественников. Встала в позу вратаря перед пенальти - ноги и руки согнула, неподвижный взгляд в потолок устремила, глаза выпучила, и как заверещит. Я её - через эскалатор - на свежий воздух к бензиновым парам доставил, скорую собрался вызывать, а она отказалась. Спрашиваю, в чём дело? - Оказалось, что устала от работы, суеты и одиночества, почувствовала себя одиноко и тревожно. Молодая москвичка с сотовым телефоном, уже четвёртым по счёту, между прочим. Постоянный шейпинг, фитопрофилактика и радостный шопинг. Одними макаронами себя не травит и как выглядит районный психиатр, даже не догадывается. Но любознательная и любит быть в гуще событий - ежедневно газеты с крупными заголовками читает, чтобы не отстать от жизни: «Осторожно! В городе - маньяк. Опять!», «Маньяк выдал тайну: я достану ваших детей в следующей жизни», «Откровения маньяка: я прихожу, когда меня не ждут». Ну, и всякое такое. Вот у той дамочки и сдали нервы. А один раз нервы и у меня в вагоне метро сдали, хотя вокруг люди стояли вовсе не маньячного вида. Но разве мы знаем, как маньяк выглядит? Думаем, что они тёмные очки носят, шляпу низко надвигают, воротник высоко поднимают, всё время оглядываются, а руками в карманах сжимают нож с верёвкой. Ерунда это, любой маньяк и шпион знают, что такой имидж может повредить. И шпиону, и маньяку. Теперь вы догадались, что притягательный технический прогресс тоже имеет как бы два имиджа? В тот раз в середине вагона я услышал дикий кошачий крик, переходящий в отчётливо женский и сопровождающийся тяжким мужским дыханием. И с повторами. А какой-то парень, стоящий рядом, стал себя по карманам хлопать, - мобильник искать, потому что люди вокруг него в стороны шарахнулись, как от средневекового прокажённого с колокольчиком. А кто-то стал по своим карманам хлопать - аптечку искать. Насилу валидол сообща отыскали, потому что у всех в карманах то мезим, то антиполицай с антипохмелином, то лекарство от аллергии - всё, что телевизор подсказывает. А дети даже тик-так пенсионерам предлагали и ещё какую-то теледрянь. Вот такой звоночек был от друга или подружки того пассажира. В мегаполисе разные люди живут. Кому нравятся похоронные марши, кому крик жертвы маньяка, кому интернационал или гимны третьего рейха. В моде полубандитская песенка про чёрный бумер. О вкусах не спорят. На всякий вкус и цвет разных товарищей полным-полно. А вот колокольного звона я не слышал ни разу. Зато слышал, что он имеет целебные свойства.
Я немного покемарил на сиденье плацкартного вагона, выпил предложенного чая и ещё до 9 часов утра прибыл в стольный град Владимир. По версии, отличавшейся от официальной, город был основан не великим князем Владимиром Мономахом в 1108 году, а в 990-м - Владимиром Святославовичем, крестителем Руси, прозванным «Красное Солнышко». Подъезжая к вокзалу, на левой стороне я заметил из окна два храма стоящих на пригорке. Затем справа появился мост через Клязьму, а на другой стороне перед самым вокзалом открылся вид на златоглавый Успенский собор, возвышавшийся над городом. Я слышал, что с холма, на котором он был построен, были видны начинавшиеся за рекой Мещёрские леса. И ещё нигде не было видно граффити, - этого тихо помешанного вандализма, сравнение которого с наскальной живописью означало бы унижение доисторического человека. Нет, камень здесь исстари применялся по иному назначению. Ну что мы за люди? Стоит отъехать хоть на километр от кольцевой дороги, опоясывающей город, и всё вокруг - весь земной шар готовы называть провинцией, считая себя пупом земли. Высокомерно звучит и как-то по-злому. Настоящая Русь во Владимире, там, где Золотое кольцо России, на Волге, Дону, Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке. Почему же мы своим видом показываем, что с детства учились по большому глобусу столицы, а вы по маленькому - провинции? Даже если и отрицать это, люди всё равно чувствуют, что ни говори. Я это сам всегда чувствовал и стеснялся этого. Мы, москвичи, чаще говорим о своей стране: «эта страна», «в этой стране», тогда как остальная Россия обычно произносит «наша», «в нашей». Так показывают социологические исследования. Почему такая разница? Но какой бы она ни была, ничего хорошего не объясняла.
Сойдя с поезда, я осмотрелся. Перед привокзальной площадью немного поодаль от здания, из которого я вышел, в качестве экспоната стоял на вечном приколе чёрный паровоз. Напротив современного белокаменного вокзала располагался автовокзал. Нужно было лишь перейти площадь и подняться к нему по лестнице, но он был мне ни к чему. Город мне сразу понравился. Воздух показался чистым, лёгким, люди иными, новыми. На душе посветлело. Архитектура каменных и деревянных домов радовала. Как же раньше я не побывал здесь? А Суздаль? - Это же сама наша история. Но вряд ли мне доведётся побывать там в ближайшее время.
В Москве тоже интересно осматривать старые особняки. Но около них нередко стоят мордовороты с рациями для скрытого ношения, оттопыренными пиджаками и взглядами исподлобья. То тут, то там частные владения либо специальные государственные службы с крепкими дверями. А на окнах толстые решётки и плотные шторы. Однажды, я стоял на тротуаре и ожидал брата. Ко мне тут же подошли и спросили, что я тут стою и что делаю. Зря я не купил в киоске пропуск в женскую баню и удостоверение сотрудника ЦРУ.
Я переключил свои мысли на дело. Дело было простым - поговорить с дочерью Никифора Сергеевича и сегодня же убраться из «провинции» в свою «непровинцию», тем более, что поездов и электричек было достаточно. Я стал обращаться у вокзала к местным жителям и спрашивать, как доехать до нужного мне дома. Это мне сказали сразу же, а вот улицу Красноказарменную никто не знал. Только один старичок подсказал мне, что улицы этой уже нет, - застроили новыми домами. Зря я отпустил старикана, не расспросив его подробнее. Но он мне сказал, что город огромный, тыщь 350 будет, имеет три района и посоветовал позвонить или обратиться в справочное на вокзале. В справочном мне тоже ответили, что улицы с таким названием нет, частный сектор уже снесли и объяснили, что сведения в компьютере обновляются регулярно. Если бы улицу переименовали, данные о ней остались, и я бы узнал, как к ней проехать, но раз снесли, информация отсутствовала. Компьютер - не человек, его пытать бесполезно. Я решил больше не терять времени и поехал к Таисии Никифоровне. Город был построен на семи холмах, и для того, чтобы выйти к транспорту, следовало пересечь Вокзальную площадь и, обойдя автовокзал справа, подняться наверх по длинной лестнице. Сразу бросалось в глаза, что рекламы на улицах было мало, словно я попал в советские времена. Даже столовые и закусочные работали, и пока не встретилось ни одного казино или игрового автомата. Зато на асфальте у одного из домов, около которого я проходил, кто-то крупно вывел мелом: «Прости, я люблю тебя!» По пути мне подсказали, где найти автобусную остановку, но тут подвернулась маршрутка, и я быстро доехал до известной улицы во Фрунзенском районе. Вообще, владимирцы мне понравились - не то, что вечно капризные, раздражительные, спешащие и недовольные всем москвичи.
К дому, стоящему за невысоким забором, можно было пройти через калитку. Во дворике у раздолбанного мотороллера ковырялся паренёк лет семнадцати.
- Доброе утро. Таисия Никифоровна здесь живёт?
- Ну, - ответил паренёк, шмыгая носом, и показал рукой на крыльцо.
Я вошёл в сени и позвал хозяйку. Показалась женщина, вытирающая руки полотенцем. Ей было лет под сорок.
- Здравствуйте, я Александр. Звонил Вам.
- Проходите, - она пропустила меня и предложила присесть на табуретку в кухне. При этом она протёрла её своим полотенцем.
- Таисия Никифоровна, у меня простое дело. В одной московской больнице лежит мужчина, потерявший память, ему лет под шестьдесят. Сколько лет было Вашему отцу?
- Пятьдесят девять, до пенсии не дожил.
- Это его почерк? - я передал ей конверт бродяги, который вытащил из своей сумки.
- Его, он писал. Похоже.
- Если мы узнаем, кто тот мужчина, врач сможет сообщить его родственникам, которые ничего не знают и волнуются. По нашим временам всякое бывает. Вы понимаете?
- Не знаю… отца уже два года, как нет.
- Значит, это могло быть ещё раньше. И пять лет назад и больше. Ваш отец уезжал из города куда-нибудь?
- Нет, никуда не ездил. Всю жизнь на железной дороге проработал. Пути обслуживал.
- Путевым обходчиком или осмотрщиком что ли?
- Нет, это так по-старому, их теперь отменили. Раньше они искали неисправности и докладывали, а монтёры после этого всё устраняли. Отец монтёром пути был. Их в бригаде шестеро работало вместе с бригадиром, и свой мастер участка - у вокзала сидел. Отец второй участок обслуживал - от платформы автоприбор начинался - со 194 по 207 километр, чтобы смотреть, если кто гайку открутит или ещё что.
- А это очень далеко?
- Ближайший участок к городу. У них в Боголюбово есть служебное помещение - такой голубенький домик в нескольких шагах от станции. Будкой ПЧ дистанции пути называется. Там раздевалка с сушилкой, и они переодеваются, остаются, когда нужно. Отец давно там работал.
- Сколько километров до Боголюбово? - спросил я.
- От вокзала восемь, поэтому он домой приезжал, а выходные - как у всех.
- Туда часто электрички ходят?
- Штук шесть в день.
- Тяжёлая работа была у отца, наверно?
- Отец просадки и перекосы рельсов устранял да рихтовку делал. Шпалы подвозят на платформе, а шпалу-то надо успеть за десять минут заменить по норме… Так всю жизнь в сигнальном жилете с ломом и проходил. А некоторые и после шестидесяти лет остаются работать, куда сейчас денешься. И он тоже хотел, да вот не дожил. Рано мрут у нас… - Таисия Никифоровна вздохнула.
- Что такое ПЧ? - Вы сказали «Будка ПЧ»?
- Путейская часть. За порядком на дороге следит.
- Вспомните, может быть, отец рассказывал что-то необычное. Про случай какой-нибудь на работе или знакомство. Это очень важно, даже если давно было.
- Нет, ничего такого не помню. Мало ли, кого он на работе мог встретить. Не знаю, что и сказать Вам. Может, чаю с дороги выпьете? Издалека ведь ехали.
- Чаю? Нет, спасибо. Пил в поезде, не хочу… простите, хочу. Задумался я тут.
Что же делать, неужели приехал зря, - лихорадочно соображал я. Хозяйка встала налить мне ещё не остывший чай. Я поблагодарил её.
- Скажите, а друзья у Вашего отца были?
- Были. Особенно, на работе. Он многих знал, кто на железной дороге работал. Вам бы ещё с Митричем поговорить, он его старым другом был. Митрич раньше работал дежурным по переезду на участке пути, что отец обслуживал. В домике у шлагбаума сидел. Он живёт в Боголюбово. Отец с ним любил уху варить, там рыбалка хорошая.
- Где это?
- Да рядом. Недалеко от города… ой, вспомнила! А-а-а, - задумчиво протянула она.
- Что вспомнили?
- Ничего особенного. Это совсем давно было.
- Давно?
- Давно. Был один случай несколько лет назад. Лет шесть или семь. В общем, году в 1998 примерно. Я тогда… тепло было… точно, на день Победы было. В мае.
- Что же тогда случилось?
- В праздник отец выходной был и собрался к Митричу, тот давно уже бобылём. Обещал, что назавтра вернётся, а вернулся очень поздно, за полночь. Говорил, без ухи с другом остались. Рассказал про какого-то мужчину, которого они спасли и на скорой помощи в больницу на улице Горького доставили. Он на этой скорой от Митрича и приехал.
- А ещё что-нибудь отец потом рассказывал или видел того, спасённого?
- Нет, больше ничего.
- А Митрич?
- Не знаю.
- Значит, это всё там случилось, где этот Митрич живёт?
- Наверно, где ж ещё, раз отец с Митричем вместе был.
В дом вошёл паренёк, перепачканный мазутом, видимо, сын Таисии Никифоровны.
- Руки хоть вымой, Генка, - сказала мать.
- Щас, - недвусмысленно ответил тот.
- Таисия Никифоровна, - решил спросить я, - а почему на прошлой неделе вечером я не мог до Вас дозвониться?
- На завод уходила в ночную смену. А мой шалопай - сразу на улицу. Вдвоём ведь остались. Как снег сошёл, так сразу из сарая свой драндулет выкатил. Хоть номер на нём есть, и то хорошо.
- А как до этого Митрича добраться? Застану его там?
- Он на пенсии, живёт один. Только сами его домик не найдёте, там одни закоулки. Таисия Никифоровна обратилась к сыну: «Генка, можешь съездить на своём мотороллере к Митрофану? С нашим гостем?»
- Съездим, чо такого, - ответил парень.
- А милиция не остановит? - спросил я.
- Нет, а чо такого, удивился Геннадий, вытирая рукавом нос.
- Таисия Никифоровна, Вы не подскажете, где такая улица - Красноказарменная? Мне потом туда надо.
- Так это, кажись, в соседнем районе где-то, не у нас. Генка, где это, в Октябрьском, что ли?
- В Ленинском. Снесли давно, не знаю, где, - ответил он.
- Знаете, пойдите в управление архитектуры и градостроительства. У них там все планы есть, любого района. Вы человек представительный, Вам скажут.
- Это очень далеко?
- На Октябрьском проспекте. Если с вокзала ехать, нужен пятый троллейбус до остановки «Универсам». Там рядом бывший ДК нашего тракторного завода, а напротив такое серое здание, четыре или пять этажей. Заодно наши «Золотые ворота» посмотрите.
- Спасибо Вам, Таисия Никифоровна. Помогли Вы мне и чаем напоили.
- Не за что благодарить. А кем Вам тот мужчина будет?
- Будет… как Вам сказать? Шёл за прохожим через улицу, а его сбила машина, и он без памяти оказался в больнице совсем один.
- А-а.
- Если повезёт, я узнаю, кто он, и сообщу его близким. Ну что, поехали, Геннадий?
- Поехали.
Мы вышли во двор, где он дал мне шлем и сказал: «Не боитесь. Я здесь всех ментов знаю. Ихние дома по соседству. Сперва отъедем и потом в обход города. А дальше вообще людей нет и надо по просёлку.
- Возвращайтесь, если ночевать негде, - сказала хозяйка, стоя на крыльце. Вдруг не сможете уехать. Денег не надо. Зачем гостиницу искать?
- Спасибо. До свидания, Таисия Никифоровна.
- До свидания.
Геннадий выкатил свой старый заляпанный грязью мотороллер за ограду. Знак на нём, действительно, был.
- Рановато, значит, мотосезон открыл?
- Ну. А чо такого? У нас все с конца снега ездят. Некоторые, как чучело зимы сожгут.
- Ну-ну. Только высоко над землёй не поднимайся и быстрее «Боинга» не лети.
- Не боитесь.
- Какую машину уважаешь?
- Чёрный бумер. Всем девахам нравится.
- Который под окном катается?
- Ну. Вырасту, куплю такой и буду свою чиксу возить. Держитесь крепче.
Геннадий хорошо знал дорогу. Попетляв среди частных домов, мы выехали на улицу Куйбышева. «По Добросельской не поедем - там движение большое», - прокричал он, обернувшись. Мы оставили справа Суздальский проспект, помчались по улице Растопчина и скоро, подпрыгивая по сплошным ухабам, оказались почти за городом. Мы ехали по прямой, когда Гена снизил скорость и сказал: «Это уже Суздальский район, мы едем по улице Ленина. А вон, - указал он рукой направо, - Боголюбовский монастырь, а дальше в ту сторону - железная дорога и Клязьма».
Про Боголюбовский монастырь с голубыми куполами я, конечно, читал, но сейчас видел впервые, проезжая прямо мимо его белокаменных стен. Где-то за ним в овраге существовал целебный источник. По преданию на этом месте неведомая сила остановила коней Андрея Боголюбского, ехавшего в Киев. Внутри самого монастыря находился Собор Боголюбской иконы Божьей матери, освящённый Феофаном Затворником. Эта икона, которую называли Боголюбивой, была написана по повелению князя после явления ему Самой Пречистой в 1155 году. В 1771 году сила иконы прекратила страшную эпидемию моровой язвы, то есть чумы. Икона поистине чудотворна и теперь находится в Княгининском женском монастыре, построенном в 1200 году в центре нынешнего Владимира. Она и сейчас излечивает людей от болезней и избавляет от многих бед. А на Студёной горе - одном из холмов города в храме Архангела Михаила хранится другая чудотворная икона - Николая Чудотворца, выполненная барельефом. Иконы не раз спасали людей и целые народы, только вот знают об этом одни верующие. Разве можно считать простым совпадением то, что их так много на благодатной владимирской земле, процветавшей восемь веков назад?
Метров через триста после монастыря мы резко свернули с улицы Ленина направо и поехали по Вокзальной, наклонно ведущей к железнодорожной станции. Перед самым поворотом на углу я увидел краснокирпичное трёхэтажное здание поселковой больницы и даже разглядел номер дома - 47. Не доехав до станции несколько метров, Гена повернул направо и въехал в нагромождение деревянных домиков с огородами. Углубившись в закоулки, он подвёз меня к потемневшему от времени забору и сказал: «Дед здесь живёт». Станция была всего в нескольких десятках шагов, но найти сюда дорогу и в самом деле было трудно. «Не так уж и далеко это, - подумал я, слезая с сиденья и оглядываясь. Митрич, если он и был здесь, видимо, находился внутри хибары. - Из её трубы вился лёгкий дымок.
- Гена, подождёшь меня, пока я с Митрофаном поговорю?
- Подожду, если надо. Рядом буду.
Я прошёл через чахлый огородик и постучал по двери. Через окна ничего не просматривалось. Дверь открылась, на пороге появился тщедушный мужичонка моего роста. Он что-то жевал, стремясь поскорее проглотить кусок. Мужичку можно было дать и пятьдесят пять, и шестьдесят пять лет. На нём была засаленная кепочка-восьмиклинка с козырьком в полтора пальца, ватник-телогрейка и кирзовые сапоги.
- Чаво надо-та? - спросил он высоким хриплым голосом.
- Извините, но я к Вам. Меня привёз внук Вашего друга Никифора.
- Генка?
- Да, вон он - на мотороллере.
- А-а. Проходите.
- Спасибо.
Внутри домик оказался довольно запущенным, но по хозяйски обставленным. В кухне топилась печь, а у стены была оборудована даже двухъярусная кровать.
- Сесть-то можно?
- Тута садись, - он указал мне на стул около какого-то ящика.
- Спасибо.
- Спасибо не булькает. Особливо в холодрыгу, - ответил хозяин усевшись за стол у окошка. Он отодвинул в сторону остатки еды и начал сворачивать самокрутку, насыпав махры.
В углу кухни имелась небольшая газовая плита с баллоном для приготовления пищи, бак с водой и посуда. Жить можно.
- Сейчас забулькает, - сказал я, доставая фляжку. - Спирт будешь?
- Если булькает.
- Любишь, когда булькает?
- А то. До ухи и после.
- А вместо? Давай стакан.
Мужичок осклабился и протянул нормальный гранёный стакан. На его дне отечественным изготовителем было проставлено клеймо - «Made in USSR». Это изделие являлось национальным изобретением сто пятидесятилетней давности. Я налил ему не выше сантиметра и подождал, пока он разбавит порцию водой из бачка и проглотит.
- Я ищу одного мужчину. В день Победы семь лет назад Вы с Никифором Сергеевичем вызывали для него скорую помощь. Мне его дочь Таисия всё рассказала.
- А, было дело. В 1998 году.
- Рассказывай. Получится подробно, - ещё забулькает, а нет, так извини.
Мужичок напрягся. Было видно, что об этом событии он помнил, а, кроме того, его память уже была подстёгнута мощным стимулом.
- Тогда на день Победы Никифор был свободен - праздник. Он ещё раньше обещался, что вечером ко мне приедет на уху и чтобы переночевать на воскресенье. Любил ушицу покойный. Ну, я ушёл рыбачить на реку, это близко. Там у кустов намедни рыбу прикармливал, а Никифор остался сеть плести. Взял удочки и часов в семь-восемь покандыбал. Здесь поезда проходят, вот я и запомнил время, когда что. Ещё авария была на соседнем участке дороги, люди говорили. На память пока не жалуюсь.
- Дальше.
- Пришёл на реку - туда ходу минут пятнадцать. Это правее церкви на Нерли будет - промеж храма и впадения в Клязьму. Засел в кустах и удочки в берег воткнул. Только с клёвом заладилось, и двух часов не прошло, слышу мотор. Я затих в кустах, - у меня берег пониже был - в рост. Ну, думаю, накрылась уха. Щас из колымаги вылезет разнополое чмо и начнёт скакать друг на дружке, всю рыбу визгом-стоном распугают. Тут дверца хлопнула, и кто-то закряхтел. Неужели за матрасами уже полезли, щас надувать станут? Я прилип к берегу и гляжу, что совсем рядом, метрах в трёх-четырёх стоит серая «Волга» задом к воде. Здоровый молодой парень, шофёр, значит, вытаскивает из багажника связанного мужика в чём-то светлом. Обшмонал всего, потом развязал верёвки и себе на горб закинул. Я схоронился и жду. А этот верзила через меня поверху тело потащил. Метров полста пёр в сторону моста, храма то ись и с берега туды его бултыхнул. Парень, значит, обратно, а я низом, где булькнуло, - сначала по песку, потом по мелководью. Там вода к обрывистому берегу подходила, но мелко, а через метр уже по горло будет. А на том мелководье камни оказались с корягой. Тело упало ногами к реке, могло течением унести. Бедолага плюхнулся в воду лицом вверх, ударился о камни и корягу головой, - всё было в крови. Но зацепился за корягу. Её в темноте у воды не видать. Взял я мужика под мышки и отволок метров за десять до песчаной полосы, где удочки торчали. Он, вроде, ещё дышать мог, и я его на песке у берега оставил, а сам к Никифору в свою конуру побежал. Даже удочки сматывать не стал. Ох, зябко что-то стало опять. Надо бы ещё для сугреву…
- Давай стакан.
Я опять плеснул столько же спирта и подождал, пока он разведёт его и выпьет.
- Как же тот парень тебя не заметил?
- Возле меня кусты были, но пологий берег - можно зайти на самый верх, где «Волга» стояла. А в другой стороне, к мосту - берег крутой. Там, где мужика сбросили, было метра четыре. Я отсюдова не могу показать, - не увидишь. Вона там мост, а от него направо всё и было, - Митрич произвёл неопределённые жесты, подвигав рукой. - И недалеко Нерль в Клязьму входит.
- Значит, мужчина жив был?
- Жив, только бессознательный.
- А верзила, какой он? Как выглядел?
- Тот уехал сразу. Он на энтих похожий… которые коротко стригутся как в кино и потом на машинах по ресторанам ездиют. Здоровый кабан. И кожаная куртка блестела на ём. Видать шофёру хотелось, чтобы мужик в воду попал, захлебнулся. Не хотел его насмерть зашибить, а утопить чтобы. Место больно удобное для такого дела. А машина из города пришла.
- Помнишь номер, то есть гознак «Волги»?
- Нет, не помню. Откуда помнить? Темно было.
- Во сколько машина приехала?
- Темнело уже. Потому как солнце село через несколько минут, значит, около девяти было. Ну, или начало десятого.
- Видел номер? Ещё раз спрашиваю.
- Не видал, - мужичонка отвёл взгляд.
- Ладно, рассказывай до конца. Ну, смотри у меня! - я сделал выражение своего лица пострашнее.
- Ну, прибёг в конуру, значит. Говорю, запыхавшись, - слушай, Никифор, там мужик лежит на речке, весь пьяный и в крови. В приличной одёже, духами дорогими и алкоголью воняет. Решили вызывать скорую и дежурному на станции сообщили. Через минут сорок приехали, забрали, сказали, что на улицу Горького повезут. Ну, тут уж не до ухи стало, ясное дело. А тот мужик, что чуть не утоп, - без сознательности, ничего сказать не могет. Тогда Никифор-то и говорит, раз, мол, такое дело, поеду на скорой с докторами, а потом домой. Уже опосля всего он сообщил мне, что в больницу заезжал и свой телефон в ей оставил. На всякий случай. Во, как бывает.
- Слушай, а почему мужика в вашу больницу не положили?
- Дак там одна терапия и несколько кроватей нервологии. А взади дома есть станция, где ихние скорые машины стоят и фельдшер сидит. Они и возют. У того-то большие травмы были, сильно ушибся.
- Как же они до берега доехали?
- А под железкой меньше километра от станции тоннель есть, а там дорогой по полю.
- Ну, а дальше-то что ещё было?
- Ну, всё, значит. Дальше доктора уже знают. Может, и выжил больной. А номер машины той я Никифору не говорил, не баламутить чтобы. От греха подальше. Чтобы милиция не беспокоила.
- У того мужчины была борода?
- Нет, бритый был. В светлом плаще. У него даже рубаха не вся впереди взмокла. Никифор из неё достал какую-то бумагу навроде письма в пакете и забрал с собой. Он документы искал евонные, хотел узнать, наш владимирский мужик или нет.
- А когда на багажник смотрел, номер светом освещался?
- Освещался…
- Слушай ты, как тебя, мразь? - Микитка или Музгарка? На память, говоришь, не жалуешься, освещённый номер заметил, от Никифора его скрыл, а мне мозги пудришь! Человека убивали, сука, - я взял его за отвороты ватника и приподнял так, что он засучил своими кирзачами в воздухе. Но тут же опустил, потому что мне стало не по себе. Он был лёгким, этот мужичонка. Как его шлагбаум. «Будешь говорить? - резко и грубо спросил я, не выпуская его из рук. - Что врачам соврал?»
- Доложили, что тот сам упал с берега. От него же алкоголью пахло. Таким никто не поверит.
- А чему поверят? Что искупаться захотелось? Номер машины говори, быстро!
- Я тот номер на книжке сзаду написал и как есть выучил, - промямлил он.
Мужичок достал из тумбочки какую-то истрёпанную книгу и открыл последнюю страницу.
- Вот он, номер-то. На обложке. Я его и так помню.
Я посмотрел на гознак и переписал в свой блокнот.
- Это была владимирская машина?
- Наша. Но не знаю, чья. Начальника одного…
- Ну-ка рассказывай. Кто он?
- Не ведаю. Только они, когда к станции приезжали, а когда к самому храму. Вот и запомнил.
- Кто это они? - не понял я.
- Ну, бугай тот, что я видел, а бывало, и сам начальник рулил.
- Зачем же они сюда ездили?
- Известно, зачем - грехи замаливать. Зачем же ещё, раз церкву на отшибе приглядел, - подальше выбрать чтобы. А в городе люди увидят, - устыдят, мол, бесполезно. И весь сказ.
- Эх, ты!
- Так ить…
- Можешь не оправдываться. Стакан убери подальше, а то угоришь ещё от своей печки. Ладно, я пошёл. До свидания.
Мужичонка не знал, выходить со мной из домика или оставаться.
- До свидания.
Я вышел, прикрыв дверь, и увидел Геннадия, стоявшего у своего мотороллера. Он задрал голову и мечтательно смотрел в небо.
- Гена, - позвал я его. - Подвези к станции. Посмотрю кое-что и поедем.
На площадке у железнодорожной станции, куда мы подкатили. торговали сувенирами из дерева и бересты. Невдалеке я увидел большой щит, на котором была изображена схема Боголюбовского историко-ландшафтного комплекса «Луг - церковь Покрова на Нерли». Я поднялся по ступенькам на железнодорожную платформу и посмотрел назад. Слева находился жёлто-голубой домик станции, а метрах в тридцати от него ближе ко мне - большой металлический контейнер, выкрашенный голубой краской - будка ПЧ. На её двери висел замок. - «Наверно все ушли привинчивать гайки вместо стянутых чеховскими злоумышленниками», - невесело пошутил я. Трёхколейная железная дорога шла от Владимира к Нижнему Новгороду через мост, расположенный в метрах восьмистах от станции. Параллельно пролегала автодорога, по которой мы с Геннадием ехали до того, как сюда свернули, и она тоже пересекала реку через автомобильный мост. Рек здесь, судя по карте, несколько, но это, видимо, Нерль. Вокруг, начиная от железнодорожного полотна, раскинулся посёлок. До домика Митрича было рукой подать. А через несколько сот метров в сторону города должен быть тоннель, по которому тогда проезжала машина скорой помощи. И ехала она в сторону храма на Нерли. Я развернулся, перешёл железнодорожные пути и оказался на низком деревянном мостке длиной метров пятьдесят, под которым находилось высохшее болото, поросшее кустиками. К месту, где я стоял, подходил спуск Вокзальной улицы. На другой стороне вдоль путей тянулась редкая полоса высоченных тополей. Дойдя до них, я снова оглянулся, - точно над голубой крышей станции возвышались голубые купола Боголюбовского монастыря, и расстояние между ними не превышало трёхсот-четырёхсот метров. Миновав лесопосадку, я увидел перед собой огромный луг. За ним виднелись начавшие зеленеть леса, и текла Клязьма. Влево от меня и наискосок к железнодорожным путям шла жёлтая песчаная дорога, ведущая к церкви Покрова на Нерли, перед которой росла небольшая рощица. До неё было каких-нибудь полтора-два километра, и я заколебался, - мне очень захотелось войти в этот белокаменный храм, построенный владимиро-суздальскими зодчими в 1165 году. Неожиданно я услышал чей-то вопрос:
- Вы чего-нибудь ищите, молодой человек? - спросил меня мужчина лет сорока, шедший со спутницей навстречу. - Идите по этой дороге, не ошибётесь. Оба были одеты несколько экстравагантно, но не вульгарно, и были похожи на художников. Залюбовавшись видом, я сразу их не заметил.
- Я… просто смотрю и хочу определить, где тут Нерль впадает в Клязьму.
- А-а. Храм стоит почти у самой кромки берега, но потом Нерль делает изгиб и сливается с Клязьмой. Это совсем близко от него, только надо идти через высокую траву по тропинке.
- Изумительное место, - с восхищением произнесла его спутница. - Видите маленькую церковь? Правее неё и надо идти, прямо между холмиков. Тут в весеннюю распутицу кругом луга затопляет, а до самой церкви вода никогда не доходит. - Чудеса.
- Спасибо. Сходил бы, да времени нет, к сожалению, - ответил я. - А вы здешние?
- Мы художники, живём в Ленинградской области, - ответил мужчина.
- А я историк из Одинцово. Осматриваю Владимир.
- Знаем, это у самой Москвы. Правильно, что сюда приехали. Вы уже были в монастыре? - Там огромное полотно - последний царь Николай II.
- Ещё нет.
- Обязательно сходите. Потому что Владимир - духовный центр России, Богом хранимый город. Не случайно его обходят бедствия и катастрофы. И сюда незаметно стекаются духовные люди со всей страны. Отсюда начнётся возрождение России.
- К нам тоже стекаются. Цены на недвижимость растут, потому что всё скупают свои и иногородние денежные мешки. А раз у них есть деньги - компании повышают цены. Решили с этим бороться так - для начала построить ещё один коммунизм в отдельно взятой сфере, создав изобилие жилья. Дескать, тогда цены упадут. Уже, говорят, начали, так что будем ждать.
- Из-за этого и у нас в области одноклеточную квартиру не купить, какую уж тут студию приобрести! - воскликнул художник и махнул рукой на запад. - А всё оттуда расползается.
- Мы хотели купить комнату под студию - инфляция, потом цены взлетели. Теперь всё продаём и переезжаем, - пояснила женщина.
- Да, хотим сюда перебраться. - Невмоготу стало жить в северной столице.
- В сердце родины тоже. Особенно приезжим. А вы не скажете, как в город уехать?
Мужчина посмотрел на часы и ответил:
- Автобусом с улицы Ленина. До центра всего двадцать пять минут. Остановка за монастырём на другой стороне. А электричкой - тринадцать минут, но следующая подойдёт ещё не скоро. Зайдите по пути на станцию - там особенная аура, сразу почувствуете.
- Спасибо.
- Удачи.
Мы тепло попрощались, и я направился на станцию. Внутри было чистенько, аккуратно и очень уютно. Маленькое помещение было украшено деревянной отделкой. Ауру я и впрямь почувствовал. «Неудивительно - ведь люди приезжают в храмы с чистыми мыслями», - подумал я.
От посещения места происшествия мне пришлось отказаться из экономии времени, - мне ещё предстояло немало дел. Но теперь я заколебался - ехать в больницу, куда доставили бродягу семь лет назад, или в государственное учреждение, чтобы установить точное местонахождение улицы, на которой был пожар. В больницу я всегда успею, а в администрацию надо бы сегодня - завтра мог быть выходной. Может, Геннадий отвезёт?
- Гена, подбросишь до центра города?
- Там гаишники ловят, у кого прав нет. Доедете до остановки, а потом на автобусе. Сами спросите.
- Договорились. Вот тебе пятьсот рублей, но при условии, что триста отдашь матери, а двести себе на бензин оставишь. Понял?
- Ну.
- С «ну» понял или без «ну»?
- Понял. Спасибо.
- Тогда поехали, только не по грязи.
Геннадий высадил меня там, откуда я мог доехать до Октябрьского проспекта. Выйдя из автобуса на площади Ленина, я увидел Дом культуры тракторного завода. Напротив него тупым углом стояло длинное серое здание в шесть этажей. Я пересёк площадь и поднялся на крыльцо, чтобы прочитать вывески: Управление архитектуры и строительства, Центр геодезии - 5 этаж, Бюро технической инвентаризации - 4 этаж. Номер этого дома совпадал с номером поселковой больницы в Боголюбово. Удивлённый этим, я сошёл на тротуар и направился искать какой-нибудь кафетерий. - Кафе Ландыш, которое мне подсказал какой-то прохожий, было далековато.
Время позволяло мне пообедать, всё равно в учреждениях наступил перерыв, и можно было не торопиться. Но во время обеда я думал только о бродяге. Кто-то решил целенаправленно его убрать. Это не было случайностью ни для него, ни для меня. И, значит, покушение на его жизнь вписывалось в мою историю, но как? Неужели я ввязываюсь в чьи-то чужие жёсткие игры? Если это так, я должен разобраться, пока нахожусь в этом городе.
К двум часам я вошёл в казённое здание и поднялся на верхние этажи. Для начала я решил сходить в БТИ. Начальником оказалась женщина, которая любезно предложила мне сесть и внимательно выслушала. Я очень удивился, что так легко попал в её кабинет, и она сразу откликнулась на мою просьбу. Когда человек хочет тебе помочь, несмотря на начальственное кресло, это сразу видно, а когда не хочет - ещё виднее. Узнав, что речь идёт о домах, снесённых несколько лет назад, она лишь спросила, какой номер дома меня интересует. Услышав, что этого я не знаю, ответила, что будет искать, и позвонила секретарю, которая тут же внесла в кабинет несколько папок. И всё-таки она спросила меня, зачем мне это нужно. Я хотел объяснить, что ищу дальних родственников, но, улыбнувшись, ответил ей в полунаглой манере: «А какая версия вас устроит больше - шпионская, историческая или архитектурная?» Начальница тоже улыбнулась и ответила: «Вы правы, какая разница?» Но мне не повезло, - оказалось, что постановления органов власти о сносе и строительстве домов не всегда исполняются и доходят до БТИ, а установить адреса строений, которые были снесены, можно было только по этим решениям. К сожалению, нашлось указание о сносе только домов номер семь и девять по улице Красноказарменной, но дома эти сгореть не могли. Планов города здесь не было, и где находилась данная улица, мне не сказали. Я поблагодарил за помощь, извинился за беспокойство и пошёл искать содействия в других кабинетах.
В большом помещении Центра геодезии за компьютерами сидели мужики, чем-то напоминавшие геологов. Но и тут ничего внятного мне не сказали - ну, есть карты, не знаем, где взять, в районах надо спрашивать. Беседа носила классический характер:
- Но кроме туристических бывают карты с домами? - спросил я.
- Ну, бывают.
- А старые?
- Нет.
- Ладно, а какими картами вы пользуетесь?
- Пятисотками - пять метров в сантиметре, они хранятся в планшетах шестьдесят на шестьдесят.
- У вас хранятся?
- У нас.
- А где взять планшеты, если дома уже снесены?
- Не знаю, - признался мужик с геологической бородой в свитере грубой вязки и развёл руками.
На это я саркастически заметил, что после бомбардировки Америки в нашем генштабе обязательно сохранились бы старые карты. Так сказать, для сравнения, оценки деятельности и подведения итогов земляных работ. Собеседник пожал плечами и посоветовал сходить в управление на том же этаже.
Я оставил в покое тружеников геодезии и картографии и перешёл в длинный коридор со светлыми стенами и солидными тёмно-коричневыми дверями, за которыми сидели разные специалисты. «Отдел территориально-строительного планирования», «Группа выдачи документов», «Архив», - прочёл я на привинченных табличках и начал с краю. Но мне везде морочили голову, посылали друг к другу, спрашивали, кто я и зачем явился. В одном из кабинетов после нескольких «не знаю» мне даже намекнули на необходимость составления запроса, на что я сразу согласился, но дело закончилось ничем, вернее, тем же «не знаю». Казалось, мне вот-вот покажут нужную карту или план на бумаге или сделают распечатку на компьютере, но не тут-то было. И говорили, что предыдущий план отыскать трудно, легче тот, который настоящий. В итоге оказывалось, что последний вытащить на свет ещё труднее, чем первый. В общем, я попал на луну, куда слетелись незнайки со всего света. И, главное, все сидели поблизости от окошечка бухгалтерии, куда не забывали захаживать дважды в месяц.
В кабинете за дверью с табличкой «Инспекция» за столом сидела всего одна сотрудница, которой я кратко объяснил, что мне нужно. Она сразу же попыталась утвердить дух типичных отношений с посетителями и начала:
- Вы кто?
- Вам назвать имя или оперативный псевдоним?
- Ну, хорошо, а почему вы пришли к нам?
- В милицию смешно, а в баню стыдно. Где же ещё могут быть карты и планы города, как не в вашем управлении?
Она задумалась. Манеры этих бюрократических оборотней уже стали меня злить. Они, наверное, начинали превращаться в нормальных людей лишь на автобусной остановке, выйдя с работы в конце дня.
- Не знаю, - наконец, изрекла она спасительное слово.
- Но планы или схемы, вообще-то, существуют?
- Существуют.
- А в каком виде?
- Ну, это служебная информация.
- Но меня интересует не её содержание, а форма - они в компьютере или на бумаге?
- И так, и так.
- А где?
- Не знаю. Обратитесь в отдел планирования, а ещё лучше к краеведам в архив на улице Батурина. Я могу вам дать телефон.
- Значит, строительством занимаются краеведы?
- Не знаю, я рядовой работник.
- Тогда извините, что зашёл не по адресу.
- Ничего.
- А взрослые дома есть?
Она выпучила глаза, не зная, как мне ответить.
- Я имею в виду, где сидит ваш начальник?
- В коридоре увидите приёмную, там его кабинет.
Ничего не добившись, я вышел в коридор, ища приёмную. В отделе планирования, который я уже посетил, мне заморочили голову больше всего. Никто ничего не знал, не хотел брать на себя ответственность или тратить на меня своё рабочее время. Однако, все эти бесполезные разговоры велись в довольно неторопливом темпе, и за дверь меня никто не выставлял.
Искомый чиновник имел фамилию Мелентьев. Я вошёл в одну их дверей, поздоровался и обратился к девушке-секретарю: «Можно к Леониду Николаевичу?»
- Он сегодня занят, - заучено отрезала она.
- Знаю. У меня неотложное дело.
- Ладно, - девушка нажала кнопку и доложила: «Леонид Николаевич, тут к Вам по неотложному делу».
- Кто? - раздался голос хозяина кабинета.
- Скажите, что из Москвы приехал, - тихо произнёс я.
- Из Москвы приехали, - передала девушка.
- По какому вопросу?
- По очень личному и важному, - сказал я.
- Говорят, по личному.
- Пусть войдут. Минут через пять.
- Слышали?
- Подожду. Теперь можно не представляться сыном лейтенанта Шмидта, - пошутил я, вспомнив классиков.
Барышня осталась сидеть с каменным лицом.
Через пять минут я встал со стула, открыл дверь и услышал конец фразы, брошенной по телефону: «… передайте ему, что придётся платить как всем». Чиновник положил трубку, посмотрел на меня как на оконное стекло после субботника, и начал ковыряться в своём столе. Я увидел низковатого человека в большом кресле, круглого как голландский сыр, с центром тяжести в области живота. Мне показалось, что мы возненавидели друг друга с первой минуты, первой секунды. Когда-то я читал статью одного американского учёного, который писал, что явление «несимпатичности» не могут объяснить даже современные психологи. Впрочем, как и любовь с первого взгляда. И я догадывался, почему - наши сумасбродные представления в гуманитарных науках слишком долго игнорировали основной предмет познания - душу, как информационную субстанцию. Удобнее было демонстрировать разную околонаучную возню, потому что при выхолащивании невидимой сути всегда требуются соответствующие псевдообъяснения. Правда, в некоторых областях знания, например, ядерной физике, на псевдоколесе далеко не уедешь, но это совсем другой вопрос. Чтобы изобрести ядерную бомбу, не нужно забивать голову проблемами о бессмертии души. - Знание относительно.
- Здравствуйте, я ищу дальних родственников. Они жили на Красноказарменной улице, которую уже снесли, - начал я.
- Кто же вы такой?
- Человек, который ищет эту улицу. Я впервые в вашем городе.
- Почему вы пришли ко мне?
- В вашем ведении находятся планы города.
- Что же вам надо?
- Посмотреть план или схему района с этой улицей.
- Зачем? Что вам это даст?
Только бы не спросил фамилии и номер дома этих родственников, - подумал я.
- На месте разберусь, сначала надо попасть туда.
- А иначе - через адресный стол? Никак нельзя? Пришли - людей отрываете от дел.
Своими вопросами чиновник загонял меня в тупик.
- Послушайте, Леонид Николаевич, я всего лишь хочу взглянуть на план города и увидеть эту улицу. Это займёт только пять или десять минут. Мы с вами уже могли расстаться и заняться своими делами - вы государственными, а я личными. Когда я зашёл в приёмную, меня предупредили, что вы заняты.
- И почему вы явились не в приёмный день, а когда мы более всего загружены?
- Потому что я приехал из другого города, откуда не виден распорядок приёма граждан, для которых существует любое учреждение.
Я смотрел на чиновника и догадывался, что это лощёное рыло, источавшее аромат французского парфюма, в таком месте, как это, могло иметь взяток на миллионы. Он не пытался вымогать взятку у такого оборванца в затёртой куртке как я. Но он явно использовал свои навыки - паузами, неясными полунамёками и ссылками на загруженность и недостаток времени. Со стороны это несколько напоминало совковую привычку, мурыжишь посетителя по любому поводу, показывая свою власть над ним. Так могло показаться, но это было лишь видимостью. От меня он ничего не ждал, но явно зачем-то тянул время. Да, здесь было что-то иное. Даже если учесть привычку современного чиновника безнаказанно делать то, что по прежним меркам считалось слишком дерзким.
Да, кажется, пауза затянулась. Мне надоело дышать его одеколоном, и я из внутреннего кармана куртки извлёк вырезку из газеты и дал чиновнику - тот стал читать, шевеля губами: «Вчера ночью полностью сгорел дом по улице Красноказарменной… В огне погибли двое местных жителей…»
- Ну и что? Здесь нет номера дома, названия города. Кто сгорел, за что и что, в конце концов, за газета? - он посмотрел на меня с сомнением и непониманием, за которым скрывалось некоторое напряжение и даже нетерпение. - Почему вы сюда пришли, молодой человек?
- Я пришёл сюда, чтобы узнать, где были эти дом и улица. Дело касается моих дальних родственников. Если их адреса уже не существует, а вместо него стоят другие дома с новыми названиями улиц, должны быть старые планы. Надеюсь, они ещё не сгорели, и на них обозначена эта улица, - я говорил твёрдо, с расстановкой и членораздельно, глядя в глаза собеседнику. - Мне нужно взглянуть на ваш план. Это всё. Но я должен побывать на этом месте, пусть там даже открыли суперсексуниверсам.
Мелентьев ответить не успел, - зазвонил один из телефонов на его столе. По разговору я догадался, что звонила его жена, причём издалека. Пока они общались, мне пришлось переминаться с ноги на ногу - сесть на стул не предлагалось. Я не понимал, в чём дело. Вероятно, во многих казённых кабинетах люди чувствуют то же самое. Они думают, что обращаются к государству за помощью - неважно, какой. А им всем видом показывают, что одолжение может быть сделано, но не просто так. Как говорится в рекламе метрополитена - «дружба начинается с подарка», что в переводе звучит как «ты мне - я тебе». Ведь жизнь настолько тяжела, а всяк хочет кушать. И не просто до сыта, а с мезимом, чтоб побольше и до отрыжки. В общем, кресло кормит. Раньше за хищение в особо крупных размерах или за взятку полагались до пятнадцати лет с конфискацией либо смертная казнь, а сейчас это считается детскими шалостями. Поэтому и нет ни пятнадцати лет, ни конфискации, ни смертной казни. В консультации юристов я не нуждаюсь, потому что мне об этом тоже сказал юрист, причём со стажем, опытом, с аргументами и статистикой. А одно весьма высокое лицо по телевидению заявило, что за экономические преступления до суда нецелесообразно применять меру пресечения в виде заключения под стражу. Люди, мол, богатые, могут и залог внести с полбюджета страны. Хоть полцарства положи в карман и пересекай границу. Какой арест? За шалости? Арестовывать и сажать надо ворьё в телогрейке, утащившее курицу с птицефабрики или бомжей, похитивших плавленый сырок в супермаркете, что повсеместно и происходит. Очень напоминает «закон о пяти колосках», по которому сажали колхозников, «промышлявших» на уже убранном поле. Но таковы уж буква и дух закона. Корявые и зловонные. Юрист, который сказал мне об этом, был доктором наук. Люди, подобные ему, работали над содержанием правовых норм. Но в какой «чёрный ящик» совали проекты этих законов перед промежуточным рассмотрением и окончательным утверждением, кто их там правил левой задней, не знал даже он. Чиновник закончил свой разговор и уставился на меня.
- Так! Вы знаете, кого ищите? - Фамилии этих людей? - в голосе Мелентьева появилось больше жёсткости.
- Извините, вы ещё не ответили мне. Нас прервал звонок. Но до меня никак не доходит, что вам не понятно? - Куда меня послать? - В домоуправление, ЗАГС, в милицию? Или мне через местное телевидение поднять на ноги всех старожилов с дворниками и квартальными и собрать их в комнатке с красными стенами? Вы даже сесть мне не предложили. Я что, похож на подростка?
- Ладно, - сказал он. - Садитесь, у меня сейчас нет времени, один депутат должен придти. А вы подойдёте часа через два… к пяти.
Мелентьев нажал кнопку селектора.
- Слушаю Вас, Леонид Николаевич.
- Татьяна, у нас есть старые планы районов до большой застройки?
- Всё есть, Леонид Николаевич, - приятным грудным голосом ответила невидимая Татьяна.
- Найди сейчас же и принеси мне.
- Хорошо.
Я удивился. Он распорядился немедленно найти и принести ему эти документы, а мне сказал явиться больше, чем через два часа, в пять вечера. Почему в нашей стране ничего нельзя сделать с первого раза, даже если ты попал в приёмные часы и приволок мешок со справками, которые могут потребовать?
- Тогда пойду, - сказал я, вставая.
Чиновник кивнул.
Кого из нас удивляет, что официальные инстанции представляют собой полосы препятствий с дотами-кабинетами начальников и траншеями окопавшихся чиновников поменьше? Они как противотанковые рвы для прохождения к взятию больших и малых высот. В дотах и траншеях тоже не удивляются нашим стрессам и инфарктам, более того, там об этом прекрасно знают - на чужом инстинкте самосохранения можно зарабатывать. Что такое государство? - Это чиновники суда, полиции, армии и прочих учреждений - и больше ничего. Ну, есть ещё бухгалтерия с окошечком, - не без этого. Там по остаточному принципу каждому чиновнику выдаётся то, что остаётся у государства в результате деятельности всех чиновников, вместе взятых. Всё остальное государству не принадлежит, но чиновникам принадлежать может. Есть ещё народ, но он как бы третий лишний. Поэтому я вышел в коридор и у первого встречного чиновника, с улыбкой теребя замок сумки, спросил, где тут сидит Таня с грудным голосом? Мне тут же подсказали номер комнаты, располагавшейся неподалёку. Я неназойливо стукнул пару раз по двери - любой чиновник, прежде всего, любит неназойливость, - и услышал в ответ радующее «да-да». Открыв дверь, я увидел грудастую Таню, стоящую на стремянке, и зашелестел фразами, повышающими её самооценку. Малейший прокол был опасен для меня как противопехотная мина.
- Танечка, это я. Решил увидеть вас, мою незаменимую помощницу - мне так понравился ваш голос. Нам ведь придётся ещё встретиться. Леонид Николаевич распорядился подойти к нему часа через два, чтобы оформить до конца моё дело. Издалека приехал, а всё уже почти готово. Вы ещё будете на месте?
- Буду. А откуда вы?
- Из Москвы. Но у вас так хорошо, уезжать не хочется. Скажите, у всех ваших женщин такие бархатные голоса, как у вас? А это лично вам, - ворковал я, доставая из сумки большой шоколадно-вафельный презент и выкладывая его на стол рядом с чайником. Я ещё зайду, весь вечер свободен, - добавил я и подмигнул.
- Ой, спасибо, - ответила барышня, расплывшись в сладкой недиабетической улыбке.
Стремянка предостерегающе скрипела под её тяжестью.
- А мне, к сожалению, ещё нужно успеть в банк за большими деньгами, - я строго посмотрел на часы, изображая проблему складками на лбу. Но поэтому я хотел бы предварительно, так сказать, мельком взглянуть на план этого района города, - зато с вашей помощью буду спокоен, что на правильном пути.
- Я нашла его на верхнем стеллаже, вот он, - она держала его в руках.
- Прошу вас, спускайтесь с неба, - сказал я ей, подавая руку и помогая снизойти из-под потолка.
Попросив развернуть план нужной части города, я сказал, что мне требуется район жилого сектора, примыкающего к Красноказарменной улице. Девушка показала мне её, и пометила карандашом, какие улицы были снесены, а какие оставлены: «Это уже новые улицы и дома, эта магистраль ведёт к центру нашего города». Всё это я тщательно перенёс в свой блокнот и поблагодарил девушку. Теперь я знал, что ориентиром для меня служила улица с красивым названием «Нижняя дуброва».
Мне удалось локализовать место, которое я искал, и определить подходы к нему. Теперь надо найти старожилов, дома которых находились по соседству, - решил я, выходя на проспект. Я чувствовал себя как полковой разведчик, переползший через линию фронта, и, наконец, свалившийся головой вниз на дно первого родного окопа. Но на душе было гадко и мерзко. Мне было противно и то, что я видел, и то, что я сам говорил. Настолько, что на мгновение захотелось бросить всё и уехать домой. Но далеко не уедешь, если всё от рождения до смерти решается только через конверт. Кто же мог породить всё это, неустанно провозглашая абсолютно противоположное?
* * *
|
|